Тьерни Макклеллан - Наследница по кривой

— Моя дочь на два года старше моей сестры, Тиффани, — заметил Матиас. — Порою это даже меня немного смущает.

Я улыбнулась в ответ, но про себя подумала, что рождение Тиффани, возможно, было сюрпризом не только для Матиаса. Девочка родилась, когда Эфраиму Кроссу стукнуло сорок восемь. Не похоже на запланированную беременность.

По словам Матиаса, Эмили жила с его бывшей женой в Бостоне, но каждое лето приезжала на месяц к отцу.

— Я ожидал, что Тиффани и Эмили, почти ровесницы, подружатся, но они так и не нашли общего языка.

У меня возникло чувство, что не все так просто в отношениях двух девочек, но расспрашивать я не стала. Просто уминала неопознанное блюдо и слушала.

— Эмили и Барбара приезжали на поминальную службу, но на похороны отца не остались. У Барбары магазинчик в Бостоне, и без нее дела не идут. А у Эмили летние курсы.

Продолжая жевать, я опять улыбнулась Матиасу. Не могу не восхищаться людьми, у которых дети учатся в университете.

А также я не могла не восхищаться мужчиной, который не поносит свою первую жену последними словами. За то время, что я живу одна, душераздирающие рассказы о пакостях, на которые способны бывшие жены, успели мне надоесть до чертиков. Это все равно что постоянно слушать одну и ту же унылую песню, пропетую разными — но одинаково гневными — голосами. Единственный намек на то, что отношения Матиаса с Барбарой были, вероятно, далеки от блаженства, прозвучал, когда Матиас сказал, что Барбара вышла замуж за другого через два дня после развода.

Если только эта женщина не верила в любовь с первого взгляда, то, скорее всего, она погуливала от Матиаса.

Во что, сидя в столовой напротив Матиаса, было трудно поверить. Определенно, Барбаре следовало проверить зрение.

А когда я проглотила последний кусок блюда без названия и Матиас, отодвинув стул, принялся убирать со стола, я решила, что Барбаре не грех показаться заодно и психиатру.

Матиас собрал тарелки, отнес их на кухню и загрузил в посудомоечную машину. И все сам. Я его даже не просила. А затем открыл кран над раковиной — честное слово! — и принялся отмывать сковородку, на которой готовил. При этом мой гость держался так, словно он делает самую естественную вещь на свете. Он продолжал рассказывать о своей дочери, о работе, о том о сем — и ни слова о сковородке!

Я с трудом удержалась, чтобы не открыть рот. Эд, я уверена, по сию пору понятия не имеет, где в его доме находится посудомоечная машина.

Разумеется, я и прежде встречала мужчин, которые умели готовить. Один из них даже заявил: "Солнышко, лучшие повара — мужчины". Однако этот парень также полагал, что лучшие посудомойки всегда женщины. Он оставлял кастрюли и ножи разбросанными по всей кухне, предоставляя мне наводить чистоту.

Матиас оттирал плиту, продолжая рассказывать. Я старалась не пялиться на него в изумлении. А также пыталась сосредоточиться на том, что он говорит. Но, если честно, меня отвлекали собственные мысли, точнее, одна мысль, но очень настойчивая.

Барбара, Барбара, Барбара, у тебя, похоже, булыжники вместо мозгов.

И еще кое-что пришло мне в голову. Любопытно, каково это — целовать бородатого мужчину. До сих пор у меня не было случая проверить. Я всегда немного опасалась, что это все равно что целоваться с Кинг-Конгом. Но теперь, наблюдая за Матиасом, мывшим посуду, изменила мнение. Возможно, целовать бородатого мужчину так же приятно, как прижимать к себе симпатичного щенка. Знаете, такого пушистого и теплого.

Когда с посудой было покончено, кухня убрана, а мой обеденный стол протерт, я обнаружила, что рассказываю Матиасу о Даниэле, Натане и о том, как я стала агентом по продаже недвижимости. Я даже продемонстрировала похвальную сдержанность, вспоминая об Эде. Если Матиас не честит Барбару, то и я не стану откровенничать о бывшем муже.

По крайней мере, я так твердо решила про себя. И неплохо справлялась с поставленной задачей, покуда мы с Матиасом, налив себе колы, не устроились в гостиной. К тому времени я успела сообщить, что у нас с Эдом была "несовместимость характеров". Разумеется, при этом я имела в виду, что таким симпатичным людям, как я, никогда не ужиться с такими подонками, как Эд, но вслух об этом не сказала.

Усевшись на диван от Этана Аллена, Матиас допустил неосторожность, спросив меня напрямик:

— И в чем же выражалась ваша несовместимость?

Естественно, мне пришлось ему рассказать. Главным образом о клубе "Девочки на любой вкус", постоянным членом которого был Эд.

— Видимо, это можно назвать основной причиной нашей несовместимости: Эд хотел встречаться с другими женщинами, а я была против.

На мою улыбку Матиас не ответил. Мало того, он даже выглядел немного сердитым.

— Наверное, я не должен так говорить, — произнес он, — но, по-моему, ваш муж…

Уверена, концовка фразы пришлась бы мне по душе, но, увы, Матиасу не дали договорить. Входная дверь с треском распахнулась и ударилась о стену.

Такой звук противопоказан человеку, в которого стреляли не далее как накануне вечером.

Я вздрогнула, да так, что несколько кубиков льда выпрыгнули из моего стакана и рассыпались по полу. Следом за кубиками и я бы, наверное, рухнула на пол, прикрывая голову руками, если бы не одно обстоятельство. Мне хватило доли секунды, чтобы узнать даму, стоявшую на пороге.

Это была мать Матиаса.

И в руках она держала (я хорошо видела с моего места!) маленькую серую сумочку.

Не пистолет.

Какое облегчение!

Я уже говорила, что Харриет Шекельфорд Кросс очень красивая женщина. По крайней мере, когда ее глаза не вываливаются из орбит. И лицо не багровеет. И — стоит ли упоминать о таком пустяке? — артерии на шее не выпирают, словно толстые синие шнуры.

Но сейчас был именно тот случай.

Это был один из тех моментов в жизни, которые намертво запечатлеваются в памяти. Словно особенно эффектный кадр из фильма. Казалось, Харриет Кросс целую вечность стояла в моей прихожей, ее стройная фигура вписывалась в арку, как в раму картины, а серые глаза горели безумным огнем.

Как и в понедельник, Харриет выбрала серые тона. Льняная туника цвета маренго, брюки-стретч более светлого оттенка и простые, но очень элегантные темно-серые туфли. Несмотря на то, что Харриет была явно возбуждена, ни один волосок не выбился из серебристой прически.

Такими вещами нельзя не восхищаться.

Картину завершали мы с Матиасом, сидевшие на диване, почти соприкасаясь коленями, со стаканами в руках. Наши головы были повернуты к Харриет, а на лицах застыло одинаковое выражение изумления. Ах да, последний штрих. Под ногами у нас растекалась лужица от таявших кубиков льда.

Знаю, неприлично в столь эмоционально насыщенные минуты обращать внимание на мелочи. Но со своего места я углядела часы на руке Харриет, и мне показалось, что это "Ролекс".