Сельма Эйчлер - Убийства никого не красят

— Да нет, выслушайте же меня! — буркнула Кармен с унылым видом. — В неразберихе мы отдали им чужие вещи. А когда они вернулись через пару часов, было уже поздно. Мы успели выбросить вещички близнецов… то есть то, что от них осталось. Нам ведь пришлось разрезать одежду, чтобы оказать им помощь, и она превратилась в лоскутья..»

Филдинг был прав: закон Мэрфи в действии!

— Вы случайно не заметили, во что были одеты девушки?

— Да вы в своём уме! Они были все в крови. Где уж тут разглядывать, кто во что нарядился!

— Весьма вероятно, что на одной из них был жёлтый кашемировый свитер, — сделала я отчаянную попытку освежить её память.

— Послушайте, дорогуша, здесь дым стоял колесом. Сколько можно повторять одно и то же? И мир моды меня в тот момент не интересовал. Единственное, что всех нас заботило, — принять как можно больше людей и как можно быстрее. — Она с любопытством взглянула на меня. — А при чем здесь жёлтый кашемировый свитер?

— Не знаю, в курсе ли вы, но одна из сестёр умерла на операционном столе, а вторая всё ещё в коме.

— Знаю. Только сегодня спрашивала одну из больничных медсестёр о её состоянии, — смягчилась Кармен. — Вроде бы они были очень хорошенькими, хотя утверждать не берусь. После того, что этот сукин сын сделал с их лицами…

— Вот почему так важно выяснить, во что они были одеты. Пока никто не знает, которая из девушек умерла, а которая выжила. Жених одной из них — мой клиент. Вы не представляете, что он сейчас переживает.

— Бедняга. Вот уж кому тяжко пришлось, — пробормотала Кармен, сочувственно, качая головой..

— Но мы почти уверены, что одна из сестёр — Мэри Энн — была одета в жёлтый свитер.

Кармен быстро сообразила, к чему я клоню:

— Вы хотите узнать, куда была ранена девушка в жёлтом свитере? Жаль, что ничем не могу помочь. Правда, жаль. — Полагая или надеясь, что разговор окончен, она начала медленно, боком, подниматься со стула.

— Кармен, я буду вам чрезвычайно признательна, если вы дадите мне имена людей, которые занимались близнецами в тот вечер.

— Дохлый номер, дорогуша. — Сержант — забыла, как его, — уже опросил всех; кто находился рядом, и даже тех, кто близко к ним не подходил. Поверьте, если бы кто-нибудь хоть что-то знал, они бы ему сказали.

— Понимаю, но у меня есть обязательства перед клиентом, и личная беседа с ними облегчила бы мою совесть.

— Тоже верно. Ладно, дайте-ка вспомнить. Второй дежурной сестрой была Кирстен Андерсен. У неё сегодня выходной, и у меня нет времени прямо сейчас искать её телефон. Надо работать. Но я его найду, — пообещала она, опять приподнимаясь со стула.

— А врач?

— Ими занимались два врача, не помню, кто именно. Но я выясню. Вот что, оставьте мне ваш телефон, и я попрошу всех троих с вами связаться. Не волнуйтесь, я им растолкую, как это важно. — На сей раз Кармен решительно встала. Я тоже вскочила.

— Вот мои визитные карточки. — Прислонившись к стене, я искала бумажник в своём битком набитом, огромном, как чемодан, вместилище, которое я называю дамской сумочкой. Кармен явно не рассчитывала на скорый успех затеянных мною поисков.

— Бросьте их на мой стол, — посоветовала она. — Мне надо бежать. — И энергичным шагом двинулась прочь.

Стоило ей завернуть за угол, как я нашла бумажник.

— Погодите! — Я бросилась за медсестрой, на ходу вытягивая из бумажника визитки. — Я даже не успела вас поблагодарить. — Догнав Кармен, я вручила ей полдюжины картонок. — Вы мне очень помогли, огромное спасибо.

— Да не за что, — заверила Кармен, сунув карточки в карман. — Жаль, что мне нечего вам рассказать. Но я всё-таки надеюсь, что вы поймаете этого мерзавца. — Она сделала несколько шагов, потом вдруг остановилась и с лукавой усмешкой уставилась на меня. — Ох, чуть не забыла! С Днём святого Валентина! — Её улыбка стала ещё шире. — И не потеряйте букетик!

Как ни странно, больницу я покидала с лёгким сердцем. Верно, я не узнала ничего нового, но и ничего плохого. Укладываясь спать в пятницу, я радовалась тому, что мне не придётся сообщать Питеру страшную весть.

На-следующее утро, в субботу, я опять засучила рукава. Ещё не было десяти, а я уже названивала в отель «Хайятт». В номере Эрика Фостера телефон не отвечал, оставлять же сообщение мне не хотелось.

Ладно, изучим список имён, составленный со слов Питера. Первой значилась Лидия Бродски. Я нашла её номер в справочнике, и, к счастью, Бродски оказалась дома. Объяснив, кто я такая, попросила о встрече, предполагая, что она отошлёт меня на понедельник.

— Откуда вы звоните? — поинтересовалась моя собеседница.

— Из дома… я живу на Восточной Восемьдесят второй.

— Так… — размышляла она вслух. — В первой половине дня я свободна, если не считать одного небольшого дельца на Восемьдесят шестой. Это рядом с вами, да? Отлично. Пару часов мне надо, чтобы накинуть что-нибудь на себя и заехать на Восемьдесят шестую, но уже в половине первого я могу быть у вас. Нет, — решительно закончила она, — давайте-ка лучше в час. Годится?

— Замечательно. — Я продиктовала ей адрес.

Если не тянуть волынку, то у меня достаточно, времени, чтобы слегка прибраться, принять душ, одеться и выбежать за продуктами для завтрашнего ужина с Эллен.

Я поспела вовремя, вернувшись без четверти час, за пять минут до появления Лидии Бродски.

Когда я открыла дверь посетительнице, меня охватило странное чувство — словно увидела себя в зеркале. Женщина, стоявшая на моем пороге, была приблизительно одного со мной возраста — какого, я вам, разумеется, не намерена докладывать. Она была такой же маленькой, как я. И такой же широкой. Бродски куталась в просторное длиннополое пальто (ещё длиннее, чем моё), шарф натянут на нос, а шляпа спускалась на уши.

Однако сходство закончилось, стоило ей снять пальто. Лидия Бродски облачилась в жёлтые спортивные штаны и свитер в тон, чего я себе никогда не позволяю (носить штаны, я имею в виду). Сзади в своём жёлтом наряде она сильно напоминала багажник такси. А когда дама сняла и шляпу, я отметила, что волосы у неё слишком коротки для её полной физиономии, но, с другой стороны, слишком отросли, — пора бы этой квазиблондинке подкраситься. Моя огненная шевелюра выглядела куда лучше, просто никакого сравнения.

Тем не менее Бродски настолько напоминала моё отражение, что я поклялась в душе: с понедельника сажусь на диету, прекрасно при этом зная, что сама себя обманываю. Когда еда для тебя — почти религия, сидеть на диете — тяжкое испытание, и уж совсем немыслимо поститься, если ты обожаешь готовить. Впрочем, на моем счёту имеются две удачные попытки похудения, однако они не изменили коренным образом мою жизнь. То есть Прекрасный Принц за мной не явился и в закатную даль не увёз. А если принц не чешется, то зачем изводить себя голоданием?