Лариса Бесчастная - Вобла в эстази, или Спецрейс для сумасшедшей Ники

Мы познакомились и я пригласила её сесть рядом. У Гали, так звали мамашу чуда по имени Люля, нашёлся блокнот и ручка — и мы занялись делом.

Малышка пыталась вклиниться в нашу компанию, но вскоре заскучала и завозилась с котёнком. Разобравшись с брюками, мы с Галей плавно перешли к юбке в стиле «казачка» и, не напомни Люля маме о насущной проблеме всех младенцев, мы бы ещё, Бог знает, сколь долго предавались творчеству. Галя подхватила дочку и, наскоро попрощавшись, поспешила домой, а я откинулась на спинку скамьи и удивилась: как же нужны нам порой мимолётные встречи и знакомства! Они вносят новые ощущения и помогают переоценить себя и обстановку вокруг…

Хандра слетела с меня как сухой лист по осени, я задышала свободно и почувствовала прилив сил. Хватить предаваться унынию — пора домой!

По дороге домой я зашла в несколько магазинов и купила себе немного еды, альбом, карандаши и бумагу для писем. Затем подумала и купила дешёвенький, без наворотов, сотовый телефон: благо я сообразила сунуть в карман пятитысячную купюру. Потом снова посидела в попутном скверике и написала коротенькую записку Марье Игнатьевне, поскольку заходить к ней не собиралась — хватит травмировать это добрейшее существо!

Я впервые никуда не спешила, не беспокоилась о срочных делах и всяких-разных мелочах, наполняющих наш суетливый быт. Я просто гуляла в чудный майский день…

Во дворе было людно: в основном, его наполняли старушки, греющиеся на солнышке и судачащие о скандалах, сенсациях и сериалах, да тинэйджеры, вернувшиеся с занятий. Под обстрелом насторожённых глаз я неспешно прошла в свой подъезд и по шушуканью за своей спиной поняла, что уже стала звездой двора, правда, с дурной славой. Но меня никогда не волновало мнение обо мне чужих людей и к своей репутации я относилась без должного трепета. Родные всегда позволяли мне быть самой собой — лишь бы не было вреда другим — и я выросла достаточно свободным человеком. Быть свободной совсем не сложно.

Многие считают, что для того, чтобы чувствовать себя свободным, нужны какие-то особые условия, вроде нынешнего беспредела, называемого демократией, и деньги — но я совсем другого мнения.

Свобода, это когда ты без особой оглядки на чужое мнение позволяешь себе говорить и делать то, что хочешь, не зависеть от своих собственных пристрастий и чувствовать себя хорошо среди тех, кто тебе дорог. В сущности, смысл этого феномена заложен в самом русском слове «свобода»: свой буду. То есть, быть свободным всегда и везде — невозможно, я бы сказала, что и недопустимо, — да это и не нужно. Потому что свобода внутри нас. Свобода и добровольное, осознанное самоограничение.

Итак, я вернулась домой. Бросив записку для тёти Муси в почтовый ящик, я поднялась на свой третий этаж и умилилась: на коврике под дверью сидел мой боевой кот. Совсем, как сторожевой пёс! Ах, ты моя умница! Как храбро он набросился на бандитов, спасая хозяйку! Если бы не он, вряд ли мне удалось позавчера сбежать от хануриков.

Не обращая внимания на белую бумажку с устрашающей печатью, я своим ключом открыла дверь и впустила Тихона, затем вошла сама. И сразу же в нос ударил целый букет чужих, я бы сказала враждебных, запахов с превалированием запаха краски и побелки.

Мой опустевший дом показался мне нежилым — да, по сути, так оно и было!

Тихон с опаской обнюхал коридор и вознамерился обследовать комнату, а я направилась в кухню. Выгрузив на стол бородинский хлеб, пакет молока, сыр и кофе, я огляделась в поисках посуды. Ага! Вот тёти Мусины две тарелки и эмалированные кружки! Нам с Тихоном хватит. Налив коту молока, я вонзила зубы в хлеб и сыр — ножей в квартире не было. А я оказывается не на шутку проголодалась!

Ополовинив свой припас, я прямо в кружке заварила кофе и достала сигареты. И постепенно начала осознавать, что я, наконец-то, добрела до дома… Но мой спецрейс не закончен: я была абсолютно уверена, что ещё сегодня ко мне нагрянут гости и повезут дальше. Неведомо куда и незнамо зачем. Ну и ладно. Это будет потом, в другой жизни… А сегодня я оттянусь. Вернее, вытянусь. На диване. Вальяжной кошачьей походкой пришёл Тихон и мы с ним произвели рокировку: он остался в кухне, а я потопала в гостиную.

Да! Любой бы заметил, что здесь похозяйничали чужие. Повсюду валялись мои немногочисленные шмотки, вываленные из распахнутого настежь шкафа, и полиэтиленовые покрова с дивана и антресоли. Стол был заляпан мелом, а пол затоптан сапожищами и ботинками внушительного размера. Да, неслабо придётся мне помахать тряпками. Но это потом. Сейчас надо вздремнуть: этот ненасытный «мишка» всю ночь не давал своей зайке глаз сомкнуть. Как он сам-то там, на службе? А Лидия? Уже дома?

Я свернулась клубком на диване и попыталась заснуть. Глаза слиплись легко, да сон не шёл! Но вот я почувствовала, что мои лодыжки окутывает тепло и поняла, что это Тихон умастился у меня в ногах — водилась за моим котом такая привычка. Говорят, что кошки снимают с людей негатив — и это так. Мой Тихон Котофеевич безошибочно угадывал, когда мне плохо, и всеми своими кошачьими силами «лечил» меня. И всегда успешно.

Так и случилось: едва он прикоснулся ко мне, я успокоилась и погрузилась в дрёму. И сразу же закружились «мультики» — так я называю короткие отрывочные сны. В этот раз во всех кадрах появлялся Михаил и всякий раз, как созерцала его улыбку, я чувствовала себя защищённой. Но вот под светлыми бровями «мишки» засияли серые глаза и глаза эти принадлежали …Сергею. Моему незабвенному Ёжику. Они были скорбными и внимательными, словно корили меня за измену или хотели упредить об опасности. Нет Серёжу я не хочу видеть! Мне стыдно, что копившуюся годами для него любовь я отдала другому мужчине. Да ещё и чужому мужу.

В мою дрёму ворвался неприятный голос невидимой Лидии — и я проснулась. Стряхнув с ног кота, я поднялась и стала подбирать шмотки. Укладывая их в шкаф, я вспомнила о копии шифровки и спрятала ту под стопкой с бельём. «Теперь всё придётся перестирывать» — равнодушно подумала я и пошла допивать молоко.

Всё это время, пока неприкаянно слонялась по ставшей чужой квартире, я томилась тревогой ожидания беды и неосознанно подгоняла её: скорей бы всё как-нибудь разрешилось! Уж лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас! Но об этом страждала лишь половинка моего «Я» — вторая половинка была полна жаждой жизни. Неуёмной, необузданной и безотчётной, подкармливаемой верой в победу. Ведь я Вероника — вера в победу… Не зря же мне дано такое имя?!

В круговороте мыслей и чувств вновь всплыл образ Михаила и в сердце ворохнулись тепло и сожаление об утраченном. Мишутка… Ласковый, щедрый, открытый… Надо бы позвонить ему… Узнать, как он сладил со своей халдой… — и, поддаваясь минутной слабости, я достала свой новенький сотовый.