Лариса Бесчастная - Вобла в эстази, или Спецрейс для сумасшедшей Ники

— Алло? — голос Михаила был глух и безрадостен.

— У тебя всё в порядке? — тихо спросила я.

— Это ты?! — в глубоком волнении вскрикнул он. — Ты где?

— Дома, — машинально ответила я, не успев подумать о последствиях.

— Я сейчас приду! Я знаю куда! — возбуждённой скороговоркой сказал Михаил и тут же откуда-то прорезался раздражённый голос Лидии: «Никуда ты не пойдёшь!..».

Я бросила трубку и схватилась за голову: вот дура!!! Он же точно примчится! И зачем только я его потревожила? «Теперь надо снова бежать…» — подумала я и не тронулась с места. Чуткий к перепадам настроения хозяйки Тихон покинул нагретое место и растянулся у меня на коленях. И оба мы застыли.

Внезапно, в полной тишине, появился посторонний звук. Я прислушалась: кто-то копается в моём замке. Это они!!! Сняв с колен кота, я отправилась в коридор. Да. Кто-то ломится ко мне нетрадиционным способом. Ну, что ж… Значит пора отдаться судьбе.

Я распахнула настежь дверь и отступила назад, освобождая проход для гостей: вот они! Хунвейбины в мацумотовках. Наверняка, от Харлама…

И у меня от куража раздулись ноздри: привет, пацаны! Гости, блин, незваные…

«Гостей» было трое, и ни один из них мне не глянулся. Он что, специально дебилов набирает в свою банду? Я имею в виду «батьку» Харлама.

— Входите, пацаны, я давно вас жду, — оскалилась я хищной улыбкой, предупреждая активные бандитские действия, — проходите в комнату, отдышитесь.

Слегка ошарашенные моим любезным приёмом «хунвейбины» вошли вслед за мной в гостиную и завертели головами: должно быть удивлялись нищете такой крутой наркобаронессы.

А я разглядывала их. Все трое были довольно рослыми, но впечатления мужской силы не производили. Один из них — раскосый, сутуловатый и плюсконосый, был похож на азиата — двое других имели явно русские физиономии с курносыми носами и светлыми глазами. Объединяла их скуластость лиц и мутность взгляда. Я, не долго думая, окрестила курнопятых Ваньками: Рыжий Ванёк и Ванёк — Губошлёп.

Осмотрев моё убогое жилище, все трое уставились на меня. И в глазах их было удивление. И то сказать: такое хрупкое существо, а измотало всю братву!

Как культурный человек и гостеприимная хозяйка, я попыталась завести светскую беседу:

— Славные у вас мацумотовки…

— Какие ещё мацумотовки?.. Что это? — неожиданно высоким голосом высказал своё недоумение Губошлёп.

— Кепочки такие… японских военных… Похожи на бейсболки. Отличие в том, что они некруглые на макушке и без дырки. Точь-в-точь как ваши.

Ваньки тупо вперились в меня мутными бельмами, а Азиат сунул руку в карман и я почему-то подумала, что он полез за пистолетом.

И струхнула. От страха меня понесло:

— И что вы собираетесь делать со мной? Насиловать или убивать? Я бы предпочла первую экзекуцию. Вдруг мне понравится. Но должна вас предупредить: у меня СПИД. И этот… как его… сифилис! И критические дни… То есть я не в форме…

Рыжий криво ухмыльнулся:

— Пацаны, по-моему, баба сбрендила.

— Нет, у неё истерика, — хмуро уточнил Азиат.

— А я бы её трахнул! — пискнул Губошлёп, — даже такую…

Его пионерская готовность надругаться надо мной, добавила мне страху и нервозности:

— Пожалуйста, пожалуйста! Но попрошу не по заднице. Она у меня маленькая и нежная.

— А по голове? — поинтересовался Рыжий.

— Да сколько хотите! — расхрабрилась я. — Не бойтесь, мозгами не заляпаю. Башка у меня абсолютно пустая… С умной-то головой я бы давно толкнула вашу наркоту и наняла бы роту киллеров. Даже три: по роте на каждого из вас.

— Она в улёте, — предположил Губошлёп.

— Нет, она не удолбленная. Она в истерике, — настаивал на своём Азиат. — Баба всё же, как ни хорохорься… — и он хмуро бросил мне: — Заткнись и собирайся. Поедем кататься.

Я посмела возразить:

— А если я не хочу кататься с вами?

— Заставим! — начал раздражаться Азиат.

И я разозлилась. Крепко упёрлась в пол своими гавиками тридцать пятого размера и подбоченилась:

— Даже не пытайтесь! — в эту минуту я вспомнила бабушкину теорию о чисто русских оберегах и широко раскрыла рот: — А вообще, джентльмены, позвольте вам сказать следующее: все вы, широкезы, редкие мудаки!..

И это было самое приличное определение из сказанных мною в последующей за ним тирады. Чего только не сплела я в своём ожерелье «оберегов»! В моих перлах были и мзда на блюде с голубой каёмочкой, и хрен неогородный, и кони с мошной и залюбленная в разных позах мать ублюдков, стоящих предо мною, и та же самая мать помянутая много раз всуе и в соседстве с Господом и всей поднебесной ангельской иерархией, и, само собой, хмыри нетрадиционной ориентации, и дятлы в помеси с ежами и много других уродов племени недочеловеков. Я изрыгала ругательства не меньше пяти минут, причём первые три минуты ни разу не повторилась в выражениях.

Это были очень эротичные высказывания, а иногда и откровенно порнографические и, закончив своё выступление традиционным «Гоп вашу мать, как вы мне все настохренели», я гордо выпрямилась с видом победителя, секунду назад воткнувшего флаг в ту самую задницу, которую именуют Рейхстагом…

Обалдевшие хунвейбины долго таращили на меня зенки, пока Рыжий не воскликнул восторжённо и уважительно:

— Во даёт сука!!!

— Даёт ваша мать, — мгновенно парировала я, — а я лишь фиксирую многообразие поз и партнёров. И не буду спорить с вами, пацаны: уж, точно я не кобель. А, кстати! По мнению самбэковских барбосов я не простая сука, а бешеная волчица.

— Эк, её колбасит, — умилился Губошлёп и достал из кармана нечто, от чего по моей спине пробежались мурашки. — А мы сейчас из неё нарезку сделаем… — он легко сжал рукоятку и на волю вырвалось кровожадное лезвие ножа.

Я раззявила рот, чтобы заорать от страха и позвать на помощь, но мой разгулявшийся после сквернословия язык брякнул совсем иное:

— Впечатляет!.. Слышь, достань и мне такой! Я им яйца буду колоть.

— Чьи? — машинально уточнил Губошлёп.

— Начну с твоих, придурок. По знакомству.

Оба Ванька загоготали и Азиат резко оборвал их:

— Хватит развлекаться, охломоны! Тут вам не цирк! Вы что, не видите: она тянет время. Небось, ждёт кого-то. Тащите бабу в машину! Ты, Грибаня, бери её под руку, а Кот с пером будет подгонять сзади. Я пойду первым…

— Стойте! — завопила я. — Надо выпустить моего кота! Я не дам вам его угробить! Он всё, что у меня есть!

Азиат посмотрел на меня, как на умалишённую и махнул рукой: бери, мол! Я подошла к дивану и подняла Тихона, возлежащего на моём сотовом, умудрившись незаметно впихнуть тот в щель между спинкой и сиденьем. Рыжий Грибаня подхватил меня под руку и повёл. «Дверь закройте! — сердито велела я Губошлёпу, — а то мою мебель сопрут. Тот хмыкнул, но дверь захлопнул. И пристроился сзади. «А вдруг он нечаянно нажмёт на ту кнопку?!» — леденея, подумала я и прибавила шагу.