Джек Ричи - Собственное мнение

Я вытер ладони о халат и ответил:

— Да, я.

— А я и не знал, что вы играете, сэр!

— Вы ещё многого обо мне не знаете, Брюстерc, и никогда не узнаете.

Я поднялся в свою спальню, выждал с полчаса и оделся. Затем при ярком лунном свете отправился к сараю, зажёг свет и осмотрел садовый инвентарь. Снял со стены лопату с длинной рукоятью и сбил с её лезвия грязь. Положив лопату на плечо, я зашагал к овражку. Почти у цели я остановился, огляделся, покачал головой и вернулся к сараю. Повесил лопату на место, выключил свет и пошёл в свою спальню.

Наутро я ещё завтракал, когда прикатила Миллисент.

— Как вы сегодня себя чувствуете, Альберт?

— Получше.

Она села за стол и стала ждать, пока миссис Брюстерc принесёт ей чашку. Та принесла заодно и утреннюю почту: реклама, последние счета и маленький голубой конверт, адресованный мне. Я придирчиво оглядел его. Почерк показался мне знакомым, запах конверта тоже. Почтовая марка была повреждена. Я вскрыл конверт и выудил оттуда записку. Она гласила: «Дорогой Альберт! Ты не представляешь, как я по тебе соскучилась. Скоро вернусь домой. Эмили». Я засунул записку обратно в конверт и спрятал его в карман.

— Ну? — спросила Миллисент.

— Что — ну?

— Мне показалось, я узнала на конверте почерк Эмили. Она написала, когда вернётся?

— Это почерк не Эмили. Это записка от моей тётки из Чикаго.

— Я и не слышала, что у вас тётя в Чикаго.

— Миллисент, угомонитесь. Да, у меня в Чикаго живёт тётя.

Следующей ночью я лежал в кровати, но не спал. И, когда на прикроватной тумбочке зазвонил телефон, тотчас снял трубку.

— Здравствуй, дорогой, это Эмили.

Помолчав секунд пять, я ответил:

— Вы не Эмили, вы — самозванка.

— Альберт, ну почему ты упрямишься? Конечно, это я, Эмили.

— Такого не может быть.

— Почему?

— Потому.

— Почему — потому?

— Откуда вы звоните?

Она засмеялась.

— Я думаю, ты будешь удивлён.

— Вы не можете быть Эмили. Я знаю, где она. Она не могла и не стала бы звонить в такой час, только чтобы сказать «Здравствуй».

— Думаешь, ты знаешь, где я, Альберт? Нет, я уже не там. В том месте было ужасно неудобно, просто чудовищно неудобно, и я ушла оттуда.

Я повысил голос.

— Чёрт тебя подери! Я могу доказать, что ты ещё там!

Она засмеялась.

— Доказать? Как ты можешь доказать что-то подобное? Спокойной ночи, Альберт, — и повесила трубку.

Я встал и оделся. Спустился вниз и принялся размышлять. Налил себе виски, медленно выпил и налил ещё.

Когда я последний раз смотрел на часы, они показывали около часа ночи. Я накинул лёгкую куртку и направился к сараю. Открыл дверь, зажёг свет и снял со стены лопату. На этот раз я пошёл прямиком к овражку. Возле могучего дуба чуть подождал, глядя на полную луну, потом пошёл, считая шаги: «Один, два, три, четыре…» На шестнадцатом шаге я остановился, повернулся на девяносто градусов, отмерил ещё восемнадцать шагов и воткнул лезвие лопаты в землю.

Минут пять я усердно копал, а потом в уши мне вонзился истошный свист. Тотчас засияли, по меньшей мере, десять фонариков, послышались приближающиеся голоса. Я заслонил глаза от яркого света и узнал Миллисент.

— Какого чёрта вы здесь!

Она оскалилась.

— Вы хотели убедиться, что Эмили действительно мертва, не так ли, Альберт? Сделать это вы могли только одним способом — вернувшись к её могиле.

— Я просто ищу наконечники индейских стрел, — возразил я. — Есть древняя примета: найдёшь такой наконечник лунной ночью, и он принесёт удачу в ближайшие недели.

Миллисент представила собравшихся.

— Как только я начала подозревать, что случилось с Эмили, вы, Альберт, были под неусыпным наблюдением частных сыщиков. — Она показала на остальных. — Миссис Питерс смогла подражать Эмили. Это её голос вы слышали по телефону. Она же играла на пианино. А это миссис Макмиллан. Она подделала почерк Эмили и она же была женщиной в лиловом платье и голубой косынке.

Оказалось, что вокруг собрались все домочадцы Миллисент. Я увидел также Амоса Эберли и чету Брюстерсов. Завтра же уволю их!

Сыщики принесли собственные лопаты и заступы. Двое из них вытеснили меня из неглубокой ямы и принялись копать.

— Эй, слушайте-ка! — рявкнул я, впадая в ярость. — Вы не имеете права так делать! Это моя земля, моё владение! По меньшей мере, вам нужен ордер на обыск.

Миллисент позабавило моё возмущение.

— Это не ваша земля, Альберт. Она моя. Вы на целых шесть шагов заступили за межу.

— Пожалуй, вернусь-ка я домой, — сообщил я им.

— Никуда вы не пойдёте, Альберт, вы арестованы!

— Не выдумывайте. Я не вижу среди этих людей ни одного полицейского в форме. А частные сыщики не имеют полномочий производить аресты.

На миг Миллисент растерялась, но потом нашлась:

— Вы арестованы общественностью, гражданами. Любой гражданин имеет право произвести арест, а я — гражданка. — Она снова дунула в свисток, болтавшийся на цепочке. — Мы знали, что поймаем вас, Альберт. Вы почти вырыли её прошлой ночью, не так ли? Но потом передумали. Оно и к лучшему. Прошлой ночью мы не могли набрать столько свидетелей, а сегодня были начеку.

Сыщики копали минут пятнадцать, потом остановились отдохнуть. Один из них заметил:

— Мы думали, копать будет легче, но эта земля такая твёрдая, словно её никогда и не рыли.

Они возобновили работу и, дойдя до глубины двух метров, бросили это дело.

— Чёрт, никто тут не похоронен. Единственное, что мы нашли, — наконечник индейской стрелы, — пробормотал сыщик, вылезая из ямы.

Целых полчаса, наверное, Миллисент свирепо смотрела на меня. Я улыбнулся.

— Что заставило вас подумать, будто я закопал Эмили? — И, не дожидаясь ответа, отправился домой.

Когда я впервые догадался о манёврах Миллисент и заметил круглосуточную слежку? Да почти сразу же. Ума и наблюдательности мне не занимать. Что она задумала? Наверное, довести меня до такого состояния, чтобы я не выдержал и сознался в убийстве Эмили. Откровенно говоря, схема была сомнительной. Но я знал о происках Миллисент, и приключение захватило меня. Представление затеяла она, но это я привёл её к овражку. Были мгновения, когда я думал, что переигрываю: например, вытирая несуществующую испарину или преследуя призрачную женщину в лиловом платье. Но, с другой стороны, я считал, что именно таких действий от меня и ожидали, и не хотел разочаровывать своих соглядатаев. Подготовительные походы к овражку тоже должны были внести свою лепту. А прогулка туда прошлой ночью с лопатой на плече просто не могла не собрать многочисленную толпу сутки спустя. Кроме самой Миллисент, я насчитал аж восемнадцать свидетелей.

Я размышлял, что выбрать: клевету, распускание слухов, злонамеренный сговор, незаконный арест? Может быть, и ещё что-то. Я буду грозить Миллисент судебным иском на немыслимую сумму. Так теперь принято или не так? Двадцать миллионов? Впрочем, сумма не имеет значения, поскольку едва ли дело дойдёт до суда. Нет, Миллисент побоится слухов и не допустит, чтобы весь мир узнал, какой дурой она себя выставила. Кузина не захочет оказаться посмешищем в своём кругу и, конечно, попытается всё замять. Несколько долларов здесь, несколько долларов там, и молчание свидетелей будет куплено. Но ведь не всех восемнадцати — на это глупо даже надеяться. Зато, когда слухи поползут, она сумеет извлечь из них выгоду, если главный участник игры примет её сторону и начнёт отрицать, что вся эта история вообще имела место. И я сделаю это для Миллисент. На выгодных условиях. На очень выгодных.