Людмила Милевская - А я люблю военных…

Как ему это удалось?

Извинившись перед Сергеем, я отвела Любу в туалетную комнату и минут тридцать пытала куда мог пропасть мужик.

– В нашем доме случайных людей нет, – в конце концов сообщила Люба.

– Но ты же случайная, – напомнила я.

– Уже неслучайная. Перед тем, как въехать в квартиру, полный инструктаж прошла. И родственников моих проверяли до седьмого колена.

Я призадумалась. По всему выходило, что и не было мужика. А что, если он плод моего воображения?

Ага! И «Муха» тоже плод? Не сама же я пальнула из этой злодейской «Мухи» (Бог мой!) в президента!

– Нет, не сама, – сказала Люба. – Лично я думаю, что кто-то другой.

Мне сделалось дурно. Ведь уверена же была, что про «Муху» подумала, оказалось вслух произнесла. Конечно вслух, раз Люба мне ответила.

– Соня, опасно связываться с этими органами, – принялась наставлять меня на путь истинный Люба. – Им срочно надо отчитаться перед президентом, потому и готовы схватить кого угодно. Просто удивляюсь, что ты жива до сих.

«И это она мне говорит. Прямо в глаза.»

Я помертвела.

– А в чем дело? Почему я должна быть не жива?

Люба всплеснула руками:

– Ну как же, Соня, ведь не ты же убивала президента!

Не я убивала президента, и поэтому надо меня убить? По этой причине убить надо всю нашу страну терпеливую. Странная у Любы логика. Кому, по ее мнению, служит ФСБ, черным антигосударственным силам или президенту?

И тут я помертвела. Вопль вырвался из моей груди, и подкосились ноги. Что несет эта Люба? Не я убивала президента? Так президент убит?!

Видимо я снова не только подумала, потому что Люба опять ответила:

– Нет, слава богу, он жив и здоров на радость всему народу. Жив – здоров и знать желает какая сволочь на него окрысилась.

Я ахнула.

– И кроме меня, следовательно, сволочи не сыскали, во всей нашей огромной стране, – возмутилась я.

– Сама видишь, что не сыскали. Президент требует ответа на свой, государственной важности вопрос, а ответа нет ни у кого. Просто удивительно, Соня, что тебя не подстрелили, – вновь загоревала Люба и оптимистично добавила: – При попытке к бегству.

Удивительно уже стало и мне самой. Лопухнулся что-то Владимир Владимирович. Шлепнул бы меня, и мой молчаливый труп как злейшего врага государства представил. Хоть на такую меня полюбовался бы президент, все ж приятно предстать пред его очами – да и некогда мне живой.

Шутки шутками, но, думаю, пояснять не стоит, что еще больше захотелось мужика в фуфайке отыскать.

– Думай, Люба, думай, – нервно попросила я. – Если не я из гранатомета стреляла, то кто же стрелял? Не ты же?

– Так не было там меня, мусор выносила. Как обычно утречком вышла с ведром (мусоропровода нет у нас), а обратно в дом не пускают, просят ждать. Начала ждать, а тут и вас с Валериком потащили. Перепугалась я! Просто кошмар!

Люба очень выразительно закатила глаза и деловито отметила:

– Потолки в этом туалете дюже красивые. Мы с Валериком большой ремонт затеваем, так я теперь все подмечаю.

«Ха! Они с Валериком уже большой ремонт затевают, а у меня даже полы в доме немытые. Чем я хуже? Почему в покушении подозревают только меня?»

– Не хуже ты, а лучше, – утешила Люба.

Повадилась мысли чужие читать, или и в самом деле крыша моя едет.

– Мы обычные серые обыватели, – ответила Люба на мой немой вопрос, – потому нас и не трогают, ты же отличилась уже многократно, так почему бы тебе и на президента не покуситься? Пришло же тебе в голову романы писать. От тебя теперь всего можно ждать, ты же у нас как бы писательница. Нормальные люди книг не пишут, они их даже не читают.

Ну как тут не обидеться? Вот она, зависть человеческая! Нет-нет, да и пробьется сквозь тонкую пленку воспитания. Люба прекрасная собеседница, если речь идет о фингалах Славки, икоте Машутки и животе Ванюшки, но не дальше этого. Когда же Люба берется рассуждать о моих романах, о творческом отражении, воспроизведении действительности в художественных образах… Короче, о настоящем искусстве…

Нет, не хочу обижать подругу. Имея столько детей, обо всем рассуждать разучишься – здесь только можно завидовать ее женскому счастью.

– Люба, давай вернемся к нашему важному вопросу, – проникновенно попросила я. – Выходит ты видела как нас с Валерой увозили.

– Да! Да! – яростно подтвердила Люба.

– Сколько же времени прошло с тех пор, как ты покинула квартиру?

– Да минут пять, не больше.

«И тут не обманул полковник, – подумала я. – Люба вышла, а я очнулась, увидела мужика в фуфайке, он бабахнул, через три минуты начали ломиться в дверь, секунд сорок мяли бока Валерию, потом полковник влетел, и нас скрутили. Да, от ухода Любы до нашей поимки прошло пять-семь минут. Но куда же мужик тот делся? Не растворился же он.»

Пока я размышляла, Люба заскучала и с тоской поглядывала на дверь.

– Сонь, я пойду, а то неудобно, – промямлила она.

– Что – неудобно? – возмутилась я. – Меня ловят, а тебе неудобно? Скажи лучше, мог на другой этаж убежать тот чертов мужик?

Люба замотала головой:

– Нет, не мог. Наш дом крепко охраняется, дежурный на каждом этаже, а жильцы сплошные сотрудники.

Я удивилась:

– И старая дева?

– Она бывшая, уже на пенсии, но верь мне: не побежит к ней никакой мужик. Разве что с Белой горячки. Из нашей квартиры – сама понимаешь – бежать некому.

Рядом живет сам полковник. Он начальник этой охраны, ну и парализованный у меня за стенкой…

– Тоже бывший сотрудник?

– Он нет, его покойная жена. Она получала квартиру. А парализованный по другой части был, но все в прошлом. Теперь он хоть и мужик, но…

И тут глаза Любы наполнились ужасом.

– А-ааа! – закричала она, зажимая рот ладошкой. – В фуфайке он, говоришь, был?

– Да, в новой фуфайке.

– Цвет? Какой цвет?

– Цвет редкий, синий.

Люба сползла по стенке:

– Точно! Я видела ее!

– Синяя стеганая фуфайка, вся гарью покрыта, – задыхаясь от возбуждения, поведала Люба.

– Точно! – возликовала я. – Точно покрыта гарью, чем же еще ей покрытой быть после гранатомета? Ха! Значит был! Был мужик! Где? Где ты фуфайку видела?

– В шкафу у парализованного, – растерянно ответила Люба.

Я опешила:

– А зачем ты лазила в его шкаф?

– Ну как же, мы же с Валериком ему помощь оказывали, родственница попросила.

– Чья родственница?

– Да парализованного. Племянница или фиг ее знает кто ему она. Девица, очень симпатичная блондинка, каждый день приходит, оплачивает сиделку, сама ухаживает за ним, опекает. Думаю, из-за квартиры. Больше же наследников у парализованного нет, вот она на квартиру и нацелилась.

– Хорошо, черт с ней, как ты попала в шкаф?

Люба всплеснула руками: