Артур Кангин - Хроника гениального сыщика

09.18. Новый Афон

В Новом Афоне мне понравилось.

Небо там голубое, птицы пестрей и горластее.

Мы услышали гортанное блеянье.

Так блеют только оренбургские козы.

Мы напялили с Рябовым шахтерские каски с прожекторами, углубились в каменистый зев ближайшей пещеры.

Мы кружили меж сталагмитов и сталактитов, вдруг тьма распалась, нас ослепил солнечный свет.

Кратер умершего вулкана пронзал пещеру. В километре от входа в мертвенное пространство солнечными бликами играло изумрудное озеро, а вокруг него росли, прогибаясь от урожая, вишни и черешни, всюду малахитово переливалась травка, а на ней, на травке, счастливо помекивая, паслось стадо оренбургских коз.

— Ура! — не удержался я от восклицания.

— Тс-с! — приставил к моим губам палец сыщик.

И тут я увидел гуртоправов.

Они шли прямо на нас в овечьих бурках.

Хотя лица их до красноты обветрены, я без труда узнал их.

Печально знаменитые Зазаев, Зазхадов и Зузуев.

21.00. Пещера Нового Афона

Зазаев остановился и широко раздул ноздри ястребиного носа.

— Здесь русский дух… — брезгливо поморщился он.

— Здесь Русью пахнет! — поддержал его, дергая носопыркой, Зузуев.

Зазхадов долго вбирал крохотными носовыми отверстиями воздух, однако ничего не почувствовал.

— Кунаки! — обиженно произнес он. — Я не чую… Насморк!

Начался закат.

Пещера медленно и верно погружалась во тьму.

— Почему они только нюхают, а не глядят кругом? — тихо спросил я Рябова.

— Потому что они слепы, как кроты, — на ухо проговорил мне сыщик. — Инвалиды войны с иноверцами.

— С какими еще иноверцами?

— Я слышу русскую речь! — взорвался Зазаев.

— Щупайте все живое… — приказал Зузуев. — Проверенных коз гоните вон из пещеры.

— Вы думаете, кунаки, в стане коз предательство? Они продались иноверцам? — фальцетом вопросил Зазхадов.

— Идиот… — произнес сквозь зубы Зазаев.

— Выполнять! — зычно приказал Зузуев.

Рябов слегка толкнул меня:

— Придется нам на время позаимствовать парочку козьих шкур.

Мы сдернули шкуры с двух, сразу озябших в хладе пещерного воздуха коз и отважно вклинились в стадо.

Зазхадов поднимал каждую оренбургскую козу, тщательно ощупывал ее сверху и снизу, потом бросал к выходу.

Пространство пещеры огласилось истошным козьим блеяньем.

«Хоть бы не рассмеяться, когда он будет ощупывать меня снизу, — пронеслось в моей голове. — Боюсь щекотки до ужаса».

23.55. Пещера Нового Афона

Зазхадов весьма долго щупал меня. Я же, мужественно стиснув зубы, не проронил ни словечка.

Рябов тоже прошел процедуру досмотра стоически, намертво сжав мощные челюсти. Хотя он, это доподлинно мне известно, не боялся щекотки.

Вместе со стадом мы весело выскочили из пещеры.

Именитые бандита стояли неподалеку, обескуражено почесывая под папахами стриженые затылки.

— Я же чуял русский дух? — продолжал удивляться Зазаев.

Зузуев грозно заиграл желваками.

— Кунаки! — воскликнул Зазхадов. — Я понял… Мы перестраховываемся… Даже в козах видим поганых иноверцев.

— Пойдемте назад, — устало подытожил Зузуев.

— А-лю-лю-лю! — позвал Зазаев коз.

Бандиты удалились в пещеру, а мы с Рябовым, сбросив козьи шкуры, скатились в небольшую лощину.

— Как нам вернуть коз? — просипел я.

— Молчите! — шуганул меня сыщик.

Рябов достал из кармана оренбургский платок, затем стащил с пальца обручальное кольцо и попытался просунуть плат сквозь златое отверстие.

Он не проходил!

— Где вы взяли платок? — спросил я.

— В пещере, — ответил Рябов. — Я так и думал…

— Что думали?

— Новоафонский воздух разрушительно действует на пух оренбургских коз. Мы можем возвращаться в Россию. Полноценный оренбургский платок проходит сквозь кольцо легко.

— А наши козы? Где мы возьмем новых оренбургских коз?

Вместо ответа Рябов показал мне ноготь указательного пальца.

— Что такое? — изумился я, акушер Петр Кусков.

— Я наскреб с одной самой симпатичной козы, — улыбнулся Рябов, — парочку клеток.

— Клонирование?!

— А то… И пусть эти слепцы в папахах пасут коз. Лишь бы не воевали. А Россия уже через год вернет всё поголовье тонкорунных.

Мы вышли из лощины.

Потявкивали новоафонские шакалы.

Посвистывали беззаботные суслики.

Бобер сооружал плотину.

На душе стало свободно и весело.

Рябов всегда напоминал мне вулкан, эдакий Везувий, раскаленная лава коего вот-вот побежит через кратер, на радость торговцам пемзой. Беда в том, что с преступностью в России вот уж пару месяцев как было покончено. Бесповоротно! Ловить совершенно некого… Сыщик кусал заусенцы на указательном пальце, да напряженно глядел через распахнутую форточку на сияющий весенний купол Храма Христа Спасителя.

Вдруг Рябов задал мне резкий, почти провокационный вопрос:

— Петя, вы бываете в магазинах?

Я чуть склонил голову.

— Ничего не приметили? — продолжал допытываться великий сыскарь.

— А что я должен приметить? — ловко, вопросом на вопрос, парировал я коварный фехтовальный выпад.

— Пропали лягушачьи лапки! — гортанно произнес Рябов.

— Ну и хрен с ними.

— Как вы близоруки!

«Хоть бы какое-нибудь ограбление произошло, — тревожно подумал я. — Ведь от переизбытка сил мужик свихнется!»

— Знаете что, Рябов… — начал говорить я, вспомнив о пропаже перчатки принадлежащей моей любимой теще, Елизавете Ефимовне, поклоннице дзен-буддизма и учения о переселении душ. Перчатка, заметьте, из меха лайки.

Рябов не дослушал меня.

Накинув на мощные плечи борца непромокаемую плащ-палатку, он вылетел кувырком на улицу.

Вечером в моей квартире раздался звонок.

— Алло, — вежливо сказал я, предварительно подняв трубку.

— Петя, бегом ко мне! Это Рябов…

— Кто говорит?

— Рябов, мать твою!

— Что такое?

— Мы будем гальванизировать мумию!

«Боже мой, — воскликнул я про себя. — Мужик точно тронулся из-за каких-то лягушачьих лапок!»

Я стремительно оделся и, с брызгами наступая на весенние лужи, понесся к Трубной. Там сыщик прикупил по случаю небольшую, весьма уютную однокомнатную квартирку.

То, что я увидел, поразило до немоты.

На столе, прямо в зале, под люстрой с хрустальными цацками, покоился, собственной персоной, вождь мирового пролетариата, Владимир Ленин.

Точнее, лежала мумия, носящая, без сомнения, его же имя.

— Ага! — радостно блеснул на меня глазами Рябов. — Видите?!

Сыщик схватил электрический шнур с двумя металлическими прищепками.

Одну прищепку, заблаговременно сняв сапог с Ленина, Рябов прицепил к его большому пальцу правой ноги. Другую, вызвав своей бесцеремонностью нешуточное изумление, к носу вождя.