Саша Антонова - Не было бы счастья

Завязав концы бинта элегантным бантиком, я отошла и полюбовалась творением своих рук.

Федор почему-то не разделил моей гордости, а принялся ворчать, что в таком идиотском виде ему еще бывать не приходилось.

Естественно, я обиделась:

― Не больно-то и хотелось выручать тебя. Забирай свои вещи и топай в Трофимовку. Кстати, ты к кому туда шел?

― Ни к кому, ― почему-то смутился он. ― Я в творческой командировке, собираю народный фольклор довоенного периода.

― Ну, это ты хватил, придумай еще что-нибудь, ― не поверила я.

― Напрасно сомневаешься. Очень интересное дело. Я столько матерных частушек насобирал… ― закатил он глаза. ― Хочешь послушать?

Я сделала такое выражение лица, что он не стал настаивать.

Федор попробовал пройтись по комнате, но побелел и со стоном опустился обратно в кресло.

― А пожить здесь нельзя?

― С ума сошел?! ― испугалась я.

Страдалец совсем приуныл, и мне стало его жаль. В самом деле, с такой ногой далеко не уйдешь.

― Ладно, до вечера посиди здесь, а потом во флигеле переночуешь. Там тебя никто не увидит… Эй, а ты как в наши края попал? У нас же контрольно-следовая полоса по периметру и отдельные участки заминированы!

Федор посмотрел на меня, как на ненормальную.

― У вас тут что, концлагерь? Я вдоль реки шел, на мине не подорвался, как видишь… А интересные у вас тут места!.. Давай-ка, поближе познакомимся.

Не вставая с кресла, он протянул руку к образам, пошарил за иконой и вытащил мой паспорт и связку ключей от московской квартиры, которые я положила туда для сохранности. Не обращая внимания на мои протесты, Федор открыл красную книжицу и прочел вслух:

― Климова Елизавета Петровна, русская, не замужем, прописана в Москве. А для тридцати двух лет ты неплохо сохранилась…

Я ахнула и вырвала паспорт из его рук.

Действительно, в чужой паспорт была вклеена моя фотография. Как?.. Почему?.. Кто?..

Федор с любопытством наблюдал за тем, как я судорожно листаю документ. Пришлось взять себя в руки.

― Дурак, ― сказала я. ― Здесь же написано, что день рождения у меня в декабре. Мне всего тридцать один!

― Елизавета Петровна, барыня зовут! ― раздался из-за двери Глашин голос.

Мужчина проворно метнулся под кровать. Видимо, у него была большая практика по этой части.

Я заперла дверь снаружи и последовала за Глашей в яблоневый сад. Оказывается, уже наступило время обеда.

― С кем это вы разговаривали? ― хитро посмотрела на меня домоправительница.

― С Гошей. Он опять валялся на моей кровати.

За столом уже сидели Эмма Францевна, Ариадна и отец Митрофаний. Мы вкусно отобедали настоящей окрошкой, грибной запеканкой и желе из ревеня под аккомпанемент едких реплик Ариадны и назидательных монологов отца Митрофания. «Царица египетская» ехидничала по поводу биографии монаха Авеля, называла его шарлатаном, а батюшку наивным младенцем. Отец Митрофаний достойно отбивался, защищая великомученика, и в доказательство приводил примеры совпадения его предсказаний с реальными фактами из истории, упомянул и удивительную способность Авеля находить воду и полезные ископаемые при помощи ивовой лозы. Эмма Францевна сглаживала острые углы, так что обед закончился мирно.

После кофе мы пошли проводить батюшку и встретили доктора. Тот ехал в наши края с очередным опусом по теории раскладки пасьянсов. Аркадий Борисович всех заразил своим здоровым весельем и игровым азартом. Отец Митрофаний раздумал идти в Трофимовку, и все вернулись в дом. Мы обсудили последние успехи медицины в диагностике раковых заболеваний, легонько поспорили о происхождении Туринской плащаницы, осудили политику ущемления прав сельских тружеников и выпили чаю с клубникой и взбитыми сливками. Мужчины приложились к рюмкам с хересом. Затем мы прогулялись к реке и полюбовались просторами.

Отужинали в зимнем саду голубями, фаршированными каштанами, и кулебякой со щавелем и медом. Сыграли несколько партий в лото (удача сопутствовала Аркадию Борисовичу), и, наконец, гости засобирались по домам.

Мы с Эммой Францевной стояли на крыльце парадного входа и махали руками в разные стороны, чтобы охватить прощанием всех троих.

― Ты сегодня, Лизонька, такая грустная и задумчивая… ― приложила бабушка лорнет к глазам. ― Скучно тебе с нами, стариками? Не горюй, скоро сделаю тебе сюрприз.

Я постаралась улыбнуться, как можно более непринужденно. Две Полины боролись во мне весь вечер.

Одна удивленно поднимала брови: «Что за лицедейство здесь происходит? Зачем подменили паспорт? Кто ты в этом спектакле: статистка или главное действующее лицо? Надо ли пользоваться услугами суфлера или сыграть экспромт? Следовать ли авторскому замыслу или спутать все карты и разметать декорации?»

Вторая Полина сводила брови в переносице: «И не вздумай влезть в эту историю. Ты свернешь себе шею. Тебе не хватит ума и хитрости, чтобы выбраться из болота лжи и зарослей трюков. Интрига плетется пауками-профессионалами! Собирай вещички и скорее беги отсюда. Сама знаешь: не зная брода, не суйся в воду!»

Там есть брод!.. Если у водяной мельницы свернуть направо, углубиться в ельник и по едва заметной тропинке вдоль реки добежать до сгоревшей сосны, то оказываешься в месте слияния двух речек. Та река, которая уже, ведет к гранитному валуну ледникового периода. Вот у этого валуна и можно перебраться по мелководью на другую сторону. На том берегу раскинулась поляна, сплошь заросшая незабудками. Она зачаровывает своей небесной синевой.

О, река моей памяти! О, берега моих воспоминаний! Голос пращура, голос терьера, мудрость которого взлелеяли вересковые пустоши Шотландии, предостерегал меня: «Не смей перебираться на ту сторону реки. Обманчивая привлекательность цветочной поляны грозит опасностью. И волки здесь ни при чем. Гораздо более страшное существо оставило здесь свой след. Двуногое существо ― человек!»

Я отперла дверь и вошла в светелку. В комнате стояла тишина. Засветив свечку, я уселась в кресло с прямой спинкой, разглядывая их тела. На моей девичьей кроватке спали в трогательных объятиях Федор и Гоша. Причем человек положил забинтованную ногу не первой свежести на горку подушек в кружевных наволочках, а пес свернулся калачиком у него в подмышке, пристроив морду на плече в истоме преданности.

― Рота, подъем! ― скомандовала я.

Федор не шелохнулся, а Гоша повел бровью и двинул хвостом в знак приветствия.

― Ну, знаете ли!.. ― возмутилась я и потрясла этого нахала за плечо. ― Федька, вставай, на работу пора!

― Ну, еще пять минут… ― пробормотал он и повернулся на другой бок, но застонал и открыл глаза. ― А, это ты, ― не сразу узнал он меня спросонья.