Саша Антонова - Не было бы счастья

― Федя, да у тебя температура, ты весь горячий, ― сообщила я ему, потрогав лоб. ― А, ерунда, простудился, наверное. Вода в речке была холодная. Гоша соскочил с кровати, он зевал во всю пасть и аппетитно потягивался.

Федор подставил палец и ногу для медосмотра. Палец выглядел хорошо, а вот нога мне не понравилась. Рана все еще кровоточила, ступня опухла и покраснела.

Стараясь не шуметь, мы с трудом преодолели коридор и лестницу. Федор тяжело опирался на мое плечо, прыгал на одной ноге и скрежетал зубами. Я воровато оглядывалась по сторонам и гнала от себя видения, что будет, если Глаша выйдет из своей комнаты на первом этаже, узреет нашу компанию и поинтересуется мотивацией моих действий. Мои подозрения в подмене паспорта в первую очередь падали на нее, и мне очень не хотелось оправдываться перед коварной домоправительницей. До флигеля добрались в полном изнеможении.

Задняя дверь домика была забита доской. Пострадавший рыболов уселся на ступеньки крыльца, отдохнуть, а я, выбиваясь из сил, подтащила рюкзак. Под чутким руководством туриста, я нашла в его багаже топор, и буквально через двадцать минут возни, мне удалось вскрыть дверь, отделавшись лишь парой заноз.

У запасливого Федора в рюкзаке был и фонарик. Светя под ноги, я вошла в пустой дом. Несколько комнат флигеля находились в аварийном состоянии, прогнившие доски пола угрожающе прогибались подо мной. Мусор, паутина, сухие листья в углах свидетельствовали, что сюда давно никто не заходил. Я пристроила у стены спальник, дотащила Федора и собралась умыть руки, но вспомнила, что мой гость и Гоша остались без ужина.

Бодрой рысью мы с Гошей добрались до летней кухни. Дяди Осипа уже не было, но на столе стоял обычный набор: молоко и ломоть хлеба. Гоша опустошил свою миску, и мы вернулись к флигелю.

Ночь уже давно вступила в свои права. В лунном свете пейзаж казался черно-белой фотографией. Где-то у реки резким голосом кричала ночная птица.

Федор разметался на спальнике, он хрипло дышал и весь горел.

― Федь, попей молочка… ― предложила я по доброте душевной, но он не откликнулся, видимо, крепко спал.

Только я собралась покинуть флигель, как турист судорожно вздохнул и пробормотал длинную фразу. Из его монолога я вычленила лишь два словосочетания: «Лизавета, сиди дома» и «А-а-а, Шайтан».

Быстрее ветра я долетела до своей светелки и заперлась изнутри. Гоша радостно скакал вокруг меня, думая, что мы играем в догонялки. Привалившись к стене, я обливалась холодным потом.

Откуда Федор знает про Шайтана? Неужели, это он утопил Мустафу? За что? Что он здесь делает? А вдруг черти у водяной мельницы ― его рук дело?

Задремать удалось лишь под утро, но ненадолго.

Гоша тащил с меня одеяло и тыкался мокрым носом в руку, которая свесилась с кровати.

― Ты чего так рано? ― взмолилась я.

Пес скребся в дверь и скулил.

― Не надо было на ночь наедаться, ― ворчала я, влезая в джинсы и свитер.

Получив свободу, Гоша со всех ног бросился к флигелю.

Федор лежал на полу рядом со спальником и выглядел плохо. Как говорят, краше в гроб кладут. Только притронувшись к нему, я поняла, что он еще дышит, но температура, видимо, перевалила за отметку 40 градусов.

Слава Богу, из трубы летней кухни валил дым.

― Дядя Осип, пошли скорее! ― заорала я, влетая в избу. ― Гоша человека нашел во флигеле! Он сейчас умрет!

Дядя Осип, как был в белом фартуке и колпаке, помчался вслед за мной к домику. По дороге мы встретили Глашу. Увидев наши растерянные лица, она, не спросив ни слова, присоединилась к нам, и все втроем мы ввалились в дверь флигеля.

― Да-а-а, дела… ― потер подбородок дядя Осип, рассмотрев тело на полу. ― Доктора надо, а то умрет.

― Ну, помрет и помрет. На все воля Божья, ― рассудила Глаша.

― Куда ж мы его денем, ― испугалась я. ― В ореховый шкаф поставим?

― Ладно, ждите меня здесь, ― велела домоправительница и, припадая на одну ногу, поспешила в сторону большого дома.

Мы с дядей Осипом стояли столбом посреди комнаты, не зная, что делать.

Глаша вернулась минут через пятнадцать, взмыленная, со сбившимся на бок платке, но довольная.

― Неси его в дом. Скоро доктор приедет. Барыня разрешила.

Повар взвалил раненого бойца на плечо, крякнул, но довольно устойчиво понес его в одну из гостевых комнат.

Он уложил его на кровать, и мы плотной кучкой столпились вокруг. Гоша старался не попадаться под ноги, он скромно сидел в углу.

Аркадий Борисович прибыл в растрепанном виде, его пиджак был застегнут не на ту пуговицу, а пухлые щеки покрывала пегая щетина. Он осмотрел ступню Федора и цыкнул языком:

― Мда-а, надеюсь, ногу не придется ампутировать…

Доктор достал из саквояжа шприц и ампулы и попросил кого-нибудь оголить верхнюю треть бедра больного. Дальше я участвовать не стала, а поплелась к себе в светелку, не зная радоваться мне или горевать. Если Федор является одним из компании моих противников, то он временно обезврежен и не представляет для меня угрозы, а если он не имеет никакого отношения к тем, кто подменил мой паспорт, то я лишилась потенциального соратника по борьбе. Хорошо бы узнать его политическую ориентацию и вычислить, к какому лагерю он относится.

В светелке дела мне не нашлось, и я отправилась в библиотеку. Остатки книг громоздились на полу неопрятной кучей. Я рассеянно листала их, перекладывала с одного места на другое и все никак не могла решить: жалко мне Федора или нет? Убийца он или жертва стечения обстоятельств?

Эмма Францевна позвала меня отобедать под яблонями и подробно расспросила про обстоятельства обнаружения тела.

Я честно рассказала о том, как Гоша разбудил меня рано утром и повел прямо к флигелю. Призналась, что, увидев полумертвого человека, я очень испугалась и побежала за дядей Осипом. О совместной рыбной ловле и моих подозрениях относительно причастности туриста к исчезновению Мустафы почему-то упоминать не хотелось.

После обеда приехал отец Митрофаний. Они заперлись с Эммой Францевной в кабинете и провели там довольно много времени. Батюшка выскочил оттуда с перекошенным лицом и на ужин не остался.

О причине столь странного поведения отца Митрофания я узнала от Глаши.

Мы с Гошей пошли на вечернюю прогулку и завернули в летнюю кухню. Глаша заваривала кипятком сложную смесь трав.

― Вот, народное средство, лучше всяких лекарств помогает от бессонницы… Расстроил ее отец Митрофаний. Пристал, как банный лист, продай ему землицы за еловым лесом, да продай. Хочет там скит поставить да отшельников поселить. Вот только толпы молящихся граждан нам и не хватало… ― ворчала она, укутывая глиняную чашку полотенцем.

Полночи я ворочалась под одеялом, прикидывая, чем так интересен еловый лес отцу Митрофанию, что он искал в камышах, и скакали ли черти у реки на самом деле?.. И решила сходить на разведку.