Игорь Тумаш - Миром правит любовь![= Влюбленный сыскарь]

— Погода здесь просто замечательная! — рявкнул в мобильник Прищепкин так громко, что ухо Холодинца, находящегося на другом конце света, будто кипятком ошпарило.

Швед выглянул за дверь. Никого: самонадеянный Болтуть пригласил только одного палача. Это на таких–то орлов?!

— Ладно, Сергуня, некогда мне. В другой раз договорим, — пробормотал Прищепкин, отключил связь и сунул мобильник в карман. — Переодеваться! — решительно скомандовал он, прикидывая размеры: кому чье?

Через три минуты Прищепкин как бы стал Болтутем, Швед — палачом, который с автоматом наизготовку повел — то ли на расстрел, то ли еще куда — гастрономического спортсмена. Вереницей втянулись в гараж. Из–за дверей послышались какая–то возня, падение тела.

Вышел ухмыляющийся Бисквит, загруженный четырьмя «абуталибами». Сзади налегке, переговариваясь на универсальном «кашкасуйском» восточном языке, пристроились Прищепкин и Швед в длинных арабских рубашках.

— Ёк кызымка башинда (здесь и ниже бессмысленный набор киргизских слов)? — как бы спрашивал плотный «араб» худого с некоторой тревогой и в то же время с угрозой; так, как возможно спросил бы председатель нарынского колхоза рядового колхозника: «Сена на ослиную ферму (интересно, есть такие?) завезли?»

— Бар, началник, бар, — успокаивающе отвечал худой. Дескать, завезли господин председатель, не волнуйтесь.

«Увлеченно» беседуя таким образом, они миновали опасную, складскую зону и зарулили в «кушари», то есть на участок, где беспорядочно росли мерзкие, безлистые кусты колючего терновника. Это место облюбовал себе для игр Артем. Его выбор наводил на мысль, что вопреки уверениям Болтутя, стан «Воинов Аллаха» так и не стал для него домом.

— К мамке хочешь? — отчески улыбаясь, ласково спросил пацана Прищепкин.

При ее упоминании глаза Артема сию секунду наполнились слезами. Он мелко закивал головой.

— Ну–ну, успокойся, возьми себя в руки. Ты же мужчина, — солидно пробасил кулинарболист.

— Ага, счас, — вымолвил Артем и шмыгнул носом. — На «абуталибах» полетим?

— Артем, хочу честно предупредить, — проникновенно сказал Прищепкин. — Мы очень и очень рискуем. Нас могут убить. Может, тебе все же лучше остаться здесь, с Михаилом Викторовичем?

— Ни за что! — ни секунды не раздумывая, твердо ответил мальчик. — Пусть лучше убьют! Летим!

— Ну и отлично, — с эгоистичным, надо прямо сказать, облегчением, произнес Прищепкин. — Отсюда и стартуем.

— Может, лучше дождемся темноты? — нервно облизнув губы, спросил Швед.

— Болтутя хватятся с минуты на минуту. Стартовать нужно немедленно, — решительно ответил Прищепкин, проверяя наличие в бачке бензина. — Литра три есть. А у вас?

У остальных было примерно столько же. Но не подлить ли из своего и Шведова в бачки «абуталибов» Артема и Бисквита? Мальчишке, чтобы в случае чего мог хотя бы один долететь; Бисквиту, чтобы компенсировать дополнительный, из–за веса, расход топлива?.. Принято. Дозаправка была произведена.

— Мы поедем, мы помчимся, на оленях утром ранним! — дергая тросик стартера, нервно пропел Прищепкин.

Четыре мотора затрещали так, что их наверно было слышно и в Каире. Взлетели. Ведущим был Швед, справа и слева — Прищепкин с Артемом. Между ними, с «калаш–дзыном» за спиной, летел Бисквит. И если Артем снизу был похож на журавлика, Швед с Прищепкиным — на летающие сосиски, то Бисквит скорее напоминал быка со стрекозиными крыльями.

«Студенты» отрывались от своих дел и задирали головы: кто это летит? Сразу узнавали Артема: тот был единственным в лагере ребенком; узнавали гастрономического спортсмена: благодаря его четырехиксовым габаритам. Но кто те двое в национальных арабских рубашках? Куда они эту тушу погнали? Испытывать на нем новые реактивные пики класса «воздух–воздух»? Или определить грузоподъемность «абуталиба»?.. А-а, какая, разница? Все в порядке. Террорист спит — служба идет. Сколько там еще до обеда осталось?

Так бы беспрепятственно и улетели детективы с мальчишкой за пределы лагерного воздушного пространства, вообще фиг знает куда улетели. Однако попались на глаза слуги Болтутя Карима, который сразу почуял неладное и бросился искать хозяина.

Начал он, понятно, с «шале». Сразу за пологом заметил следы крови. (Связанные Болтуть и палач, с залепленными скочем ртами, тюленями лежали в «ванной». Заглянуть туда Карим не сообразил.) Слуга с воплями выскочил наружу и понесся по лагерю. Он решил, что пленники захватили Михаила Викторовича, а стало быть, и Артема в заложники и пытаются удрать с ними на «абуталибах».

Версия Карима спасла беглецам жизни. «Декан» террористического университета, из опасения за жизни Болтутя и Артема, стрелять разрешил только наверняка, после надежной идентификации цели.

Словно разворошенный муравейник, лагерь сейчас же пришел в движение. «Студенты» бросились к гаражу за «абуталибами» и джипами. Затрещали десятки ранцевых моторчиков. Джипы один за другим козликами выскакивали из боксов, но их резвости хватало только метров на сто — начинали пробуксовывать. Дальше двигались уже на первой скорости. Так как по этому показателю «абуталибы» превосходили наземный транспорт в той же степени, что и стрекозы черепах, то толку от участия джипов в погоне на данном этапе не было никакого. Они сразу же остались где–то далеко позади.

Разрыв между беглецами и преследователями был довольно велик, и долгое время практически не менялся: ведь мощность моторчиков всех «абуталибов» одинакова. Однако ведь грузы были разными, и Бисквит постепенно все же начал от друзей отставать, наиболее легкие из «студентов» его догонять.

Развязался воздушный бой. Вокруг кулинарного спортсмена с очень большим разбросом засвистели пули. Леха в ответ начал палить одиночными из «калаш–дзына». Так как стрелять на лету было очень неудобно, целиться невозможно вообще, а цель на месте отнюдь не стояла, то ни одной из сторон пули урона не причиняли. Таким образом перестреливаться можно было до бесконечности, пока бензин не кончится.

И Бисквит пошел на уловку, — обычную для состязаний по отдельным видам кулинарбола. В частности, по лагманам и мясным салатам. (Характерней все же для бокса, когда для усыпления бдительности противника делается вид, будто сил больше нет и сознание вот–вот отключится. А когда тот поддается усыплению и расслабляется уже по–настоящему — ему наносится сокрушительный удар.) Так вот, и Бисквит сделал вид, будто ранен, и не в состоянии больше управлять «абуталибом», который также получил повреждение. Его голова, руки, ноги бессильно обвисли, «абуталиб» с ревом пошел на снижение. «Студенты», словно завидевшие падаль грифы, стали наперегонки снижаться вслед за ним.