Иоанна Хмелевская - Убийственное меню

— Тете потребуется не только фигура, но и лицо, — сурово сказала та. — Вы что же себе позволяете? От рыданий человек худеет только тогда, когда они лишают его аппетита. А вот лицо портится во всех случаях.

— Не влезает, — пнула Марина платье на полу.

— Послезавтра влезет, если выдержите до послезавтра. Не дам больше чаю, только минеральную воду, вот и еще три сантиметра долой, потому что на полтора литра меньше. А если не это, то другое черное, в крапинку, уже свободно наденется.

— Оно к сапфирам не подходит.

— Тогда возьмете серебряный шарф. Да неужели вы не слышали, что сказал дядя?

— Слышала. А что он сказал?

— Что не будет с вами разводиться. Ведь это больше всего заставляет вас нервничать, правда? А вы проявили характер, голодаете, да и денег не просите.

Марина подняла велюровое платье и стала разыскивать вешалку. Сумбур в голове почти улегся. По привычке возразила:

— Нет, о деньгах он ничего не говорил.

— Но это же ясно! — воскликнула Юстина. — Он оценил ваши усилия. Надо только больше думать о нем.

— Ну вот еще! — возмутилась тетка. — Я и без того…

И вдруг сообразила: раз он не собирается с ней разводиться, нет необходимости его убивать. Во всяком случае, можно с этим не спешить. Боже, какое облегчение! Не нужно теперь всем твердить, как она любит мужа, как заботится о нем. Наконец-то останется время для себя.

Она почти успокоилась, и вроде бы даже голод уже не так терзает. Можно больше не платить детективам, колоссальная экономия, и в конце концов, почему бы не надеть серебряный шарф?

— Хотите, тетечка, я вам еще раз подробно объясню, что именно имел в виду дядя? — умильно спросила племянница.

Марина отмахнулась от нее:

— Когда-нибудь позже. Сейчас мне некогда. Надо сделать косметическую масочку, привести в порядок лицо… и хорошенько все обдумать. Самой!

У Юстины опустились руки. Она-то надеялась, что при столь драматичных обстоятельствах удастся хоть что-то вбить тетке в голову. Где там! Тетка опять ускользнула, опять для нее не существует никого, кроме собственной персоны.

И все же бросить тетку Юстина не могла. Та нуждалась в постоянном присмотре. Поверила, правда, что держится собственной железной волей и сама контролирует диетический процесс, но стоило Хелене или Юстине ослабить бдительность, как она тут же бросала осточертевший супчик и норовила запихнуть в себя что-нибудь посущественнее.

Как бы то ни было, несколько дней совместными усилиями продержались, и произошло то, на что рассчитывала Юстина, — желудок Марины и в самом деле съежился. Марина еще не знала, что теперь не сумеет съесть такой обильный обед, как неделю назад.

Теперь уже и Кароль с интересом ожидал результатов «лечения» жены. Его оставили в покое, обессилевшей жене было не до ссор и претензий, она, странное дело, ни разу не попросила денег. И, кроме того, он уже и сам начинал кое о чем подумывать…

Вольский, разумеется, понимал, что без Юстины тут не обошлось и жена выдерживает мучительную диету лишь благодаря ее неустанным заботам. И блаженное спокойствие в доме — тоже ее рук дело. И все же, все же… чего-то ему недоставало. Сообразил не сразу, потом дошло — не та еда. Вроде бы и вкусно, и блюда привычные, а не было уже в них прежнего полета фантазии и вдохновения. Божественные амброзии стали обычными земными кушаньями. Тому, кто привык к Марининым шедеврам, этого явно недостаточно.

Что ж, он хозяин в своем доме. И свое слово сказать должен.

На шестой день за ужином, как всегда, они сидели с Юстиной вдвоем.

— Что же, моя жена совсем отказалась иметь дело с готовкой? — жестко спросил он, и в голосе явно послышалось уже почти забытое опасное шипенье.

Юстинка подобралась, готовясь к отпору.

— Не совсем, только до завтрашнего дня включительно, — ответила она.

— Не припоминаю, чтобы я согласился с такой постановкой вопроса. Даже если только до завтрашнего дня. Может, следовало поинтересоваться и моим мнением?

— Нет! — отчаянно заявила Юстина.

— Что «нет»?

— Не следовало. Вы бы не согласились.

— А разве это ни о чем не говорит? Я не намерен в собственном доме терпеть саботаж.

— Дядя, вы прекрасно знаете, что это никакой не саботаж. Тетя проходит курс лечебного голодания. Это для любого нелегкое испытание, а уж для нее — особенно. Нельзя пихать человеку под нос любимые яства, к которым он не имеет права прикоснуться.

— А МНЕ какое до этого дело?

«Шалаш обеспечен», — пронеслось у Юстины в голове, и девушка бесстрашно кинулась в пропасть:

— Не верю я, что вам нет до этого никакого дела! Нельзя быть таким бесчувственным по отношению к близкому человеку! И вы тоже заинтересованы в том, чтобы тетя похудела. Ей надо помочь. А мы с Хеленой обе дико стараемся, чтобы кормить вас повкуснее, но куда нам до талантов тети, таким кулинарным гением надо родиться, уж недельку дядя мог бы потерпеть, и вообще…

— И вообще — самый главный аргумент, — в ярости зашипел хозяин, но Юстину уже несло:

— Все знаю, живу в вашем доме, вы меня поите-кормите, я пользуюсь водой и электроэнергией, за которые платите тоже вы, мне бы очень не хотелось выглядеть неблагодарной дрянью, но вам, дядя, тоже не помешало бы немного похудеть. Не обязательно так страшно голодать, как тете. Можно провести более длительный и не такой драконовский курс лечебной диеты. Чудо еще, что у вас нет давления!

— Ты и в самом деле полагаешь, что у меня нет никакого давления?

— О господи, заговорилась… повышенного, разумеется.

— Не теряй надежды.

— Хорошо, что тетя не слышит. Сейчас плачет, бедняжка, в ванной.

— Лучше бы плакала на кухне, большая экономия в соли. А я не позволю всяким глупым сироткам забываться до такой степени, чтобы диктовать мне, как себя вести!

Заставив себя остаться на месте, а не мчаться наверх складывать вещи, девушка тихо произнесла:

— Дяде непременно нужно так бессмысленно меня обижать? Не моя вина в том, что я сирота. И до конца жизни не забуду, что в детстве нашла здесь дом. Что же касается прирожденной глупости, то на все воля божия, тут уж ничего не поделаешь.

Каролю стало стыдно. Даже самая бешеная ярость никогда не лишала его способности соображать. Он понял, что зарапортовался, однако извиниться… нет, это выше его сил, свою натуру не переломишь. После долгого молчания он с трудом выговорил:

— Надеюсь, результат оправдает затраченные усилия. Завтра я поем в городе. Приду вечером, пусть она будет готова.

И это было своеобразным извинением. Его так и подмывало промолчать о своих планах. Пусть помучаются. Пусть Марина изведется от неведения — берет он ее на банкет или нет. Будь здесь жена, Кароль бы так и поступил — ни слова бы не сказал. Но Юстина… Юстина другое дело. Вольский уже понял — эта девушка заслуживает лучшего отношения.