Джеймс Паттерсон - Четвертое июля

Как только Эли выбежала из комнаты, мой гнев вырвался наружу:

— Кто вы такие, черт возьми? Что о себе возомнили?

Шагнув к Бобу Хинтону, я вырвала у него из руки нож и приказала положить руки на стену. Зачитала ему правило Миранды и обыскала с ног до головы.

— Тебе ясны твои права?

Хинтон ответил хриплым смехом:

— Яснее некуда.

В карманах Боба нашлись стеклорез и маленькая фотокамера. Я заставила его лечь на пол и села рядом на кровать, держа на мушке Хинтона и Кэроли.

Я не сводила с них глаз, пока на лестнице не загремели тяжелые шаги.

Около четырех утра нас привезли в полицейский участок. Шеф Старк уже сидел с Бобом Хинтоном в комнате для допросов, где Боб подробно рассказывал обо всех убийствах, которые он, Кэроли и Кит совершили в Халф-Мун-Бэй.

Кэроли отвели в кабинет Старка и посадили за его захламленный стол, на котором разместился старенький кассетник «Сони». Детектив принес нам поднос с чашечками кофе и занял пост в дверях, а я приступила к допросу Кэроли.

— Тебе лучше поговорить с моим адвокатом! — сухо бросила моя подруга.

— Ты имеешь в виду Боба? Подожди немного. Как раз сейчас он закладывает тебя шефу, и нам не хочется прерывать его.

Кэроли вежливо улыбнулась. Она смахнула с воротника выбившуюся прядь волос и скрестила на груди руки. Воцарилось молчание.

Кэроли была моим хорошим другом. Мы часто беседовали по душам. Я сама просила ее позвонить, если ей понадобится помощь. Я обожала ее дочь. Теперь она сидела передо мной — холодная, трезвая и полная достоинства.

— Тебе нужен другой адвокат? — предложила я.

— Не важно, — отмахнулась она. — Какая разница?

— Хорошо. Тогда, может, поговоришь со мной?

Я включила магнитофон, назвала время и дату записи, свою фамилию и должность, номер моего полицейского значка, полное имя и фамилию подозреваемой. Перекрутила назад пленку и проверила, все ли записалось. Убедившись, что устройство работает нормально, я откинулась в кожаном кресле Старка.

— Давай, Кэроли. Я тебя слушаю.

Минуту она сидела, собираясь с мыслями и благоухая духами «Донна Каран», — красивая и обаятельная, как всегда.

— Линдси, — мягко начала она, — ты должна понять, что этим людям следует винить самих себя. Уиттакеры снимали детское порно. Далтри морили голодом своих детей. Они состояли в какой-то дурацкой секте, которая требовала не кормить подростков твердой пищей.

— Тебе не приходило в голову, что можно обратиться в службу помощи детям?

— Думаешь, я этого не делала? Сто раз. Но Джейк и Эллис были не дураки. Они забивали едой все полки в кухне, но никогда не кормили своих детей.

— А доктор О'Майли и его жена? В чем их вина?

— Доктор торговал собственным ребенком через Интернет. В ее комнате стояла камера. Эта дурочка Лорели все знала. И Кэтлин тоже знала. Я очень надеюсь, что ее дед и бабка помогут ей. Жаль, что у меня уже не будет такого шанса.

С каждым словом, сказанным этой женщиной, я все глубже проникала в ее бесконечный нарциссизм. Кэроли и ее соратники решили устроить крестовый поход против всех обидчиков детей в Халф-Мун-Бэй и организовали его в полном соответствии с юридическими нормами — с собственным судом, присяжными и исполнителями приговора. В их действиях имелись логика и правда.

Если забыть о том, что они делали.

— Кэроли, ты убила восемь человек.

Нас прервал стук в дверь. Детектив приоткрыл створку и выглянул наружу. Я увидела в проеме шефа Старка. Его лицо было серым от усталости. Я вышла к нему в коридор.

— Звонили из больницы, — сообщил он. — Хинтон все-таки добил жертву.

Я вернулась в кабинет, села в мягкое кресло.

— Уже девять, Кэроли. Фарли только что скончался.

— Слава Богу! — откликнулась Кэроли. Когда вы заглянете в сарай во дворе Фарли, вам захочется наградить меня. Супруги Фарли занимались контрабандой мексиканских девочек. Они продавали их для секса по всей стране. Позвонив ФБР, Линдси. Это серьезное дело.

Ошеломив меня последней новостью, Кэроли слегка расслабилась. Она подалась вперед и промолвила:

— Давно хотела сказать тебе одну вещь. Она касается только тебя. Помнишь Джона Доу? Его звали Брайн Миллер. Это я его убила.

Я не верила своим ушам. Она убила моего Джона Доу!

Десять лет я не могла отвязаться от этой смерти. Кэроли была близка с моей сестрой. Получалось, что все это время я и убийца Джона Доу ходили рядом, пока наши пути не пересеклись в этой комнате.

— Кажется, приговоренным к смерти дают покурить. Можно, Линдси?

— Да, да, конечно, — пробормотала я. — Кури сколько хочешь.

На канцелярском шкафчике лежала нераспечатанная упаковка «Мальборо». Разорвав обертку, я достала пачку и небрежно бросила на стол вместе с коробком спичек.

Я пыталась сохранять невозмутимый вид, но мне очень хотелось услышать о мальчике, чью гибель я переживала и носила в себе столько лет.

— Спасибо, — кивнула Кэроли.

Прекрасная учительница, мать, защитница детей.

Она сорвала с пачки целлофановую пленку, сняла верхний вкладыш из фольги и вытащила сигарету. Ярко сверкнула спичка, и в воздухе запахло серой.

— Киту было двенадцать, когда он пришел в нашу школу, — произнесла она. — Столько же, сколько моему сыну Бобу. Оба были отличные ребята. Умные, способные.

Кэроли подробно описала появление Брайна Миллера — мальчика постарше, бродягу, сбежавшего из дома, который быстро завоевал ее доверие и стал воспитателем в их школе.

— Брайан постоянно насиловал их обоих, Боба и Кита, — не только телом, но и духом. У него был складной десантный нож. Он пригрозил, что превратит их в девчонок, если они заикнутся о том, что он с ними сделал.

На щеках Кэроли сверкнули слезы. Она помахала рукой, словно расплакалась только от дыма. Чашка с кофе задрожала. В комнате слышалось тихое шипение пленки, продолжавшей крутиться в магнитофоне.

Когда Кэроли возобновила рассказ, ее голос стал тише. Я наклонилась вперед, чтобы не упустить ни слова.

— Как только Брайан получил от мальчиков все, что ему хотелось, он исчез и унес с собой лучшее, что в них было, — невинность, достоинство и чистоту.

— Почему ты не позвонила в полицию?

— Я звонила. Но когда Боб рассказал мне обо всем, прошло уже много времени. Да и полицию не особенно интересовали беглецы из моей школы. Миновало много лет, прежде чем на лице Кита снова появилась улыбка. А с Бобом было еще хуже. Когда он вскрыл себе вены, я поняла: надо что-то делать.

Кэроли крутила ремешок своих ручных часов — грациозный, чисто женский жест, — но на ее лице было столько же гнева и страдания, как и десять лет назад.

— Продолжай, — пробормотала я. — Я слушаю, Кэроли.