Бернар Миньер - Долина [litres]

Вдруг в кармане Матиса запищал телефон: ему пришло сообщение.

– Да чтоб тебя, Мат! Телефоны должны быть выключены! Это одно из правил! – взревел Бенжамен.

Телефон Матиса снова подал голос. Еще одно сообщение.

«Они где-то рядом, – подумал Мартен. – Выход должен быть всего в нескольких метрах… Иначе у меня не хватит сил»…

– Мат, паршивец! Выключи свой гребаный телефон!

Еще сообщение…

Матис выпрямился, вытер кровь с лица, достал телефон и, вместо того чтобы выключить, принял все сообщения.

– Мат, ты что творишь?

Матис, не делай этого… Умоляю тебя… Остановись. Папа .

Матис побледнел и прочитал предыдущее сообщение.

Где вы? Вас все ищут. Нам все известно. Папа

– Они нас ищут, – сказал он, оглядев остальных. – Они знают, что это мы…

– Что?!

– Это мой отец… Они нас ищут: родители, жандармы…

Тогда все, один за другим, положили свои камни на землю, достали телефоны и включили их. И все телефоны разом зазвонили. Сообщения посыпались одно за другим…

«Они должны быть совсем близко от поверхности, рядом с вышкой, иначе связи бы не было», – подумал Сервас.

– Все кончилось, – сказал он. – Не усложняйте свое положение.

Но его никто не слушал.

Все уткнулись в телефоны. О нем все позабыли. Они вернулись в виртуальный мир, в их настоящий мир… Вдруг раздался чей-то голос.

– Все кончилось! Отойдите! Отошли все от него! Все отошли!

Эхо разнесло по галерее голос Ирен.

Циглер вместе с Ангардом ворвались в пещеру. Валентен собрался удрать в противоположном направлении, но был сразу схвачен двумя жандармами, которые появились с другой стороны и блокировали выход.

Ирен достала пистолет и держала его под прицелом, пока жандармы надевали на мальчишек наручники. Тео плакал. У Валентена и Бенжамена окаменели лица. Матис, наконец, посмотрел на Мартена, и тот увидел бесконечную печаль в его покрасневших от слез глазах. Похоже, мальчик очнулся. И начал возвращаться в реальный мир.

– Мартен, ты как, все в порядке? – спросила она, присев возле него на корточки.

– Да… да… все в порядке.

Он проводил глазами Матиса, которого уводили жандармы, и спросил себя, обернется ли мальчуган, чтобы в последний раз посмотреть на него. Но тот не обернулся. Ирен принялась развязывать веревки и в конце концов разрезала их ножом.

Он медленно поднялся, подвигал затекшими ногами, помассировал болевшие запястья.

– Как вы меня нашли?

– Мы были у Габриэлы, но она говорить отказалась, даже когда я подожгла ее картины…

– Что ты сделала?! – не поверил он.

– Надо было действовать быстро… Мы знали, что ты в опасности… А потом я вспомнила фантики от конфет у входа в пещеру, помнишь, в тот раз?

– А Марианна? – спросил он, и горло у него сжалось.

– Ее нашли в доме Габриэлы. В состоянии полной прострации. Сейчас ее осматривает врач. Не волнуйся, Мартен, вид у нее вполне здоровый. Во всяком случае, в плане… физическом.

Сервас слушал ее рассеянно.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Надо, чтобы ее осмотрел психиатр… Ее собираются госпитализировать.

Он покачал головой. А потом вдруг обнял ее.

– Спасибо, – сказал он.

– Не надо тебе было исчезать по-английски, – прошептала она, прижавшись к нему. – Похоже, я спалила ценных холстов на двести пятьдесят тысяч евро. Представляешь, какой штраф придется заплатить?

Он еще крепче прижал ее к себе.

– Могло быть и хуже: ты могла спалить и всю ее чертову хибару.

У него возникло впечатление, что они могут вот так простоять, обнявшись, часы и часы и говорить друг другу ничего не значащие фразы, нужные только для того, чтобы другой понял, насколько он важен для тебя.

10 ЧАСОВ

Утром в понедельник установилась ясная, солнечная погода, и Сервас, после осмотра у врача, вернувшись в отель и приняв душ, направился в жандармерию. Солнце, озарившее горы, уже стало припекать, и волна яркого света залила улицы, словно желая заставить всех забыть о недавних событиях.

Ну, а почему бы и нет? В эпоху, когда одна информация стремительно сменяет другую, а человеческая способность к концентрации и запоминанию так же стремительно ослабевает, убийства в Эгвиве быстро уступят место следующему делу, следующему скандалу.

Но он никогда этого не забудет. Как не забудут ни Циглер. Ни Ангард. Ни родители мальчишек. Ни сами мальчишки …

Вот почему у него слегка перехватило горло, когда он вошел в жандармерию и попросил, чтобы ему дали переговорить с ним один на один. На улице дожидались журналисты. Они друг за другом прилетали на вертолетах из Тулузы и даже из Парижа, когда стало известно, что дело об убийствах в Эгвиве раскрыто, а самое главное – что среди преступников четверо детей. Два информационных канала тоже прислали своих корреспондентов, и теперь все они дежурили возле жандармерии.

Сервас поднялся по лестнице, стараясь не морщиться от боли в сломанных ребрах, миновал застекленную дверь и вошел в коридор. Ирен осторожно на него взглянула. Несколько часов назад она дала согласие на встречу, но теперь, похоже, об этом пожалела.

– Тебя не смутит, если вас будут снимать? – сказала она. – На случай, если какая-нибудь газетенка вздумает воспользоваться вашей беседой и попытается пустить на ветер все расследование… Осторожность излишней не бывает…

Он кивнул, сжав зубы. В эту минуту он спрашивал себя, в каком состоянии найдет Матиса.

– Четверть часа, и не дольше… Не задавать ему никаких вопросов об убийствах… Не говорить о расследовании… И не пытаться получить разъяснения… Ты не имеешь права с ним общаться вне присутствия представителя закона, а он еще не прибыл. Ты меня слышишь? Ты вообще не должен с ним говорить, потому что ты отстранен…

Он все это знал: малолеток младше тринадцати лет нельзя брать под стражу. Только в исключительных случаях полиция имеет право задержать ребенка, но не более чем на двенадцать часов. И только в присутствии адвоката. Кроме того, все допросы должны быть записаны на видео.

– Я понял. Пишите все. На случай, если парень вдруг что-нибудь станет выбалтывать. А если не станет, то забудьте все, что я ему сказал.

Ирен провела его в конец коридора и открыла дверь. Матис сидел за письменным столом. Глаза его были опущены. Он поднял их, когда в комнату вошел Сервас, и тот удивился, когда красные, опухшие глаза мальчика озарились светом. Камера, которая их снимала, стояла в углу.

– Я сяду? – спросил он.

Мальчик кивнул. Чтобы немного потянуть время, Сервас отпил глоток мерзкого кофе, только что купленного в автомате.

– Матис, – сказал он не столько на камеру, сколько обращаясь к мальчику, – я пришел не для того, чтобы задавать тебе вопросы или выяснять у тебя, что произошло. Я не собираюсь вмешиваться в расследование и спрашивать о чем бы то ни было, касающемся его. Я не прошу, чтобы ты со мной разговаривал, я прошу, чтобы ты слушал. А говорить буду я, ладно? И говорить я буду о тебе и о твоем будущем .