Бернар Миньер - Долина [litres]

Он заметил, что такая преамбула «по делу» привлекла внимание мальчика, особенно слово «будущее».

– Я пришел, чтобы сказать тебе, что, как бы там ни было, а в тюрьму тебя не посадят, и твой мир со дня на день не рухнет. Но всегда за содеянное надо платить. Понимаешь?

Мальчишка снова кивнул. Кивнул сдержанно и с достоинством, чего Сервас раньше в нем не замечал. А печаль в глазах была все та же.

– Валентен и Бенжамен, конечно же, сядут в тюрьму… Но тебя посадить не могут, потому что тебе еще нет тринадцати лет. Ребята моложе тринадцати не могут сесть в тюрьму, что бы они ни совершили. Ты понял?

Сервас подумал, что в этой стране каждый год привлекают к ответственности около шестидесяти тысяч подростков. Из них больше половины в возрасте от шестнадцати до семнадцати лет, а около сорока процентов – от пятнадцати до шестнадцати.

– Возможно, тебя поместят в закрытый воспитательный центр, и ты там останешься на какое-то время вдали от родителей. Тебе придется подчиниться обязанностям и дисциплине и выполнять все задания…

Эта новость, похоже, не особенно взволновала его: он и так уже был выбит из колеи. Удивительно было другое: его почти не обеспокоила перспектива долго не видеться с родителями. От этого у Серваса сжалось сердце: он подумал, как долго и трудно приучал к себе Гюстава в первое время.

– У тебя впереди вся жизнь, – сказал он. – У тебя есть будущее, что бы ты там ни думал сейчас. Но вы совершили много мерзостей, и ты, и все остальные, вы натворили ужасных вещей…

– Это была идея Валентена и Бенжамена, – отважился сказать Матис.

Он снова опустил глаза, и на ресницах показались слезы.

– Я знаю… А прежде всего это была идея взрослой женщины, которая за всем этим стояла… Главная преступница – она. И тем не менее ты принимал участие в этих… ужасах, в варварстве, какое мне редко доводилось видеть…

Мальчик втянул голову в плечи, и слеза покатилась по щеке, оставляя блестящий след.

– Я раскаиваюсь… Правда… Очень… – прошептал он.

Сервас выдержал паузу. У него и самого все сжалось внутри, и в горле стоял комок. Он взглянул прямо в полные слез глаза мальчишки.

– Матис, Дискорд вам врал, манипулировал вами, посылая так называемые «вызовы». Правосудие, разумеется, это примет во внимание… Но я пришел прежде всего сказать тебе: единственный настоящий вызов, который может быть принят, – это вызов от самой жизни.

Парнишка слушал очень внимательно, глядя на него широко распахнутыми, мокрыми от слез глазами.

– И твоя жизнь будет такой, какой ты сам ее сделаешь, понимаешь ? – сказал Мартен, не осознавая, кому он это говорит: ребенку или самому себе. – Вот это и есть настоящий вызов… Тебе предстоит несколько очень трудных лет, но потом ты выйдешь. И снова начнешь жить, играть, расти, учиться… Может быть, ты снова встретишь в жизни и скверных людей, таких, как Валентен, как Бенжамен, но встретишь и людей замечательных. И тебе надо научиться распознавать, потому что очень часто злые прикидываются добрыми… а хорошие могут показать себя с неприятной стороны. Здесь нет никаких правил и рецептов. Но не забывай, что каждый человек, с которым ты повстречаешься, каждое событие, которое проживешь, каждый твой опыт помогут тебе вырасти, и ты многое узнаешь и о себе, и о других… Потому что в жизни бывают и поражения, и разочарования, и печаль, но будут и моменты радости, успеха и триумфа, если научишься осмыслять свои ошибки, понимаешь?

Матис энергично закивал. Да черт возьми, отчего у него самого так сжимается горло, почему он еле удерживается, чтобы не заплакать?

– Потому что в основе настоящего вызова лежит любовь и уважение к самому себе, – прибавил он, откашлявшись. – И не надо бояться или стыдиться того, что происходит, а наоборот, сделать так, чтобы все это придало тебе силы. Над тобой будут смеяться, говорить всякие гадости, будут пытаться тебя унизить, оскорбить, напомнить тебе о твоем прошлом. Будут провоцировать тебя на злобу, говорить, что разрушать, драться и чинить насилие – значит доказать свою силу и мужество, но это все вранье. Настоящая сила – это быть самим собой, не бояться любить и защищать тех, кого любишь, и желать для них лучшего мира, без насилия, ненависти и лжи. Ты еще не раз будешь спотыкаться и падать. Но если имеешь в себе эту силу, то поднимешься и каждый день будешь становиться все сильнее и лучше.

Господи, куда его занесло?.. Позволил эмоциям себя увлечь, а ведь это совсем не его стиль… Но при этом он знал, что говорит абсолютно искренне, что все это ему пришлось испытать на собственной шкуре.

– Потому что единственный смысл родиться на свет – это жить. Жить полной жизнью и сознавать каждую минуту, каждое мгновенье.

Он готовился сказать последние, главные слова, что-нибудь вроде того, что раскаяние слишком запоздало… Все равно ведь придется их сказать. Но он не собирался стать советчиком, который никогда не следует собственным советам.

– Когда ты выйдешь на свободу, – сказал он, – я буду рядом, если тебе понадоблюсь. Но для этого тебе придется научиться жить правильно и стать на прямую дорогу.

Он заметил, как полные слез глаза мальчишки засветились каким-то новым светом, которого раньше не было. Матис шмыгнул носом и вытер щеки.

– Это правда?

– М-гм…

Конечно, правда. Сервас поднялся с места с тяжелым сердцем. Внутри все сдавило. «Ставить на будущее – скверное пари», – подумал он.

Уже подходя к двери, он поймал взгляд Матиса. Двенадцатилетний мальчишка пристально на него глядел. В этом взгляде что-то изменилось. Подавленность и печаль никуда не делись, но появилось что-то еще: может быть, надежда?

Особых иллюзий он себе не строил: что случится, то случится. Сервас быстро вышел из комнаты.

В отличие от Матиса, двое старших, Валентен и Бенжамен, в тот день, казалось, еще не поняли всей тяжести содеянного ими. В ходе многочасовых допросов – граждан их возраста закон уже разрешает брать под стражу – они не выказали ни раскаяния, ни сожаления. Наоборот, всячески подчеркивали, как им все это безразлично, и не проявляли ни малейшего сочувствия к жертвам. Те, кто вел допрос, не могли отделаться от постоянно исходившего от этих парней ощущения леденящего холода. Чтобы определить, способны ли парни отвечать за свои поступки, вызвали троих психиатров. Сервас очень надеялся, что их не поместят в какое-нибудь заведение, откуда выпустят на свободу через несколько месяцев. Он был убежден: при первой же возможности они возьмутся за старое.

Может, они и не были такими опасными хищниками до встречи с Габриэлой Драгоман, но теперь уже назад им дороги не было. Если только он не ошибся…

Он чувствовал себя опустошенным, измученным и потрясенным. Вернувшись из кабинета после разговора с Матисом, он сказал Ирен, что хочет прогуляться. Ему надо было подвигаться и подышать. Почувствовать солнце на своей коже. Выпить кофе на террасе и услышать городской шум.