Ингар Йонсруд - Братство

— Что ты здесь делаешь?

Элиас провел рукой по своим ухоженным волосам. Стараясь казаться дружелюбным, он натянуто улыбнулся, обнажив передние нижние зубы.

— Ты нарушил пакт, — тихо ответил Кольбейн, опустив глаза. — Помнишь? Братство должно было уйти на покой, до тех пор пока все его члены снова не соберутся. Ты нарушил пакт. Ты вместе с Эльзой.

Во время разговора Кольбейн все время смотрел на стол, который слегка покачивался, оттого что Элиас барабанил по нему пальцами.

Элиас Бринк торопливо спросил, сохраняя теплые нотки в голосе.

— Откуда ты знаешь об этом?

Кольбейн замялся. Больше всего ему хотелось сказать правду. О тайных сообщениях и о Джоне. Чтобы Элиас понял, что его раскрыли. Чтобы понял, что теперь, когда все скоро закончится, его песенка будет спета. Но этого делать было нельзя. Это бы подвергло опасности Джона и всю операцию в Греции, частью которой он и сам являлся, по словам полковника Хасле.

— В этом лагере умирает так много людей. Это не осталось незамеченным. И когда всплыло твое имя, со мной связались. Британцы хотели узнать мое мнение, — он откашлялся. — И мое мнение таково, что ты нарушил пакт.

Кольбейн кожей головы чувствовал взгляд Элиаса. Они сидели молча, пока Элиас наконец не подытожил.

— И вот ты сидишь здесь.

Кольбейн поднял голову. Лицо Элиаса теперь казалось крупнее, чем когда они садились за стол. Их взгляды встретились.

— Я считал трупы. Я видел, чему ты подвергаешь этих людей. Я задокументировал твое зло, Элиас.

Его дыхание участилось. Какой будет реакция Бринка? Он был готов к тому, что Элиас накинется на него и убьет прямо здесь и сейчас.

Дверь открылась. Вошла маленькая женщина лет сорока, одетая в форму пленных. Элиас быстро и ритмично забарабанил указательным пальцем по столу в знак своего нетерпения. Опустив голову, она молча прошла к столу, поставила на него две высокие чашки, и тут же поспешила обратно, вернувшись с пузатым чайником. По ее симпатичному, застывшему, как у куклы, лицу, обрамленному поседевшими у висков волосами и испещренному морщинами, было видно, что раньше она была красивой. Она поставила чайник между чашками и, снова потупившись, закрыла за собой дверь. Элиас, перестав случать, налил чая сначала себе, а потом Кольбейну, поднял свою чашку и отпил.

— Гребаная война, — прошептал Элиас. — В Вене чай был ароматный. Помнишь? — он посмотрел прямо на Кольбейна. — Пах абрикосом. Запах, от которого в комнате, в лекционном зале воцарялась атмосфера спокойствия. Ты знаешь, что Адольф Гитлер каждый день прогуливается в «чайный дом» на холме Моозланеркопф в Баварских Альпах, когда посещает свою резиденцию Бергхоф? Только для того чтобы насладиться чашечкой чая, — он покачал головой. — В одном могу заверить тебя. Там фюреру не подают эту бурду.

Элиас втянул чай между зубов и тут же выплюнул. Затем он наклонился, чтобы стянуть с себя сапоги для верховой езды.

— Зло, — фыркнул он. — Как это старомодно, Кольбейн, как не провиденциально. Пусть священники и политики занимаются этим. — Бринк вытянул ноги. — Ты же сам все видел? В лаборатории. Славянская раса. Сильная и выносливая, но безмерно тупая. Ненадежная рабочая сила. А евреи? Паразиты, питающиеся всем созданным нами. Негроиды? Настолько нецивилизованные, что веками позволяли европейцам использовать свои земли и людей, не в силах оказать сопротивление? — Он поднялся. Встал перед зеркалом и тонкими пальцами провел по щекам.

— И в центре этой никуда не годной генетической массы стоит северная раса. Германцы. Арийцы. Это мы! Цивилизованные. Умные. Сообразительные и думающие. Если человеческий род выживет, то это должны быть только арийцы! — Профессор повернулся и выкрикнул. — Крысы и вши! Они размножаются бесцеремонно быстро. Быстрее, чем антилопы. Быстрее тигра или совы. В конце концов, останутся только они, а не германцы. Это же всего-навсего чистая математика, — он сделал паузу, пригладил челку набок, и подытожил, холодно и формально. — Это не вопрос идеологии. Это вопрос гигиены.

Элиас снова тяжело опустился на стул. Он откинулся назад и сложил руки на груди. Собеседники посмотрели друг на друга. Кольбейн заметил во взгляде Бринка презрение.

— Так что не начинай эту болтовню про зло. В лаборатории не существует никакого зла. Есть только факты. Факты, наблюдения, гипотезы и опыты. Пакт? Это был мой пакт. Мое исследование. Мои результаты и мои успехи. А на твоем месте мог бы оказаться кто угодно, — изрек он.

Элиас Бринк снова выдержал долгую паузу, скорчил гримасу и тяжело вздохнул. Затем он снова встал, покряхтывая, повернулся к Кольбейну спиной и, подойдя к стене, провел пальцем по доскам. И тут его голос зазвучал в полную силу.

— Национал-социалисты хотят начать заново, Кольбейн. Новый мир. Новая цивилизация. А чего хотят британцы? Ничего! Они хотят сохранить мир таким, какой он есть. Евреи из высшего класса хотят сохранить свои унаследованные привилегии, пока мир загнивает на корню. Открой глаза. И ты увидишь, Кольбейн, — Элиас повернулся, прислонился к стене и продолжил. — Чем была Германия в 1928 году? И чем стала страна, когда мы покинули Вену, десять лет спустя? Перемены, Кольбейн. Воля и вера. Сила и способность доводить дело до конца.

Нахмурив лоб, профессор окинул Кольбейна изучающим взглядом, а затем сделал примирительный шаг вперед с поднятыми, как у спасителя, руками.

— Ответь мне честно. Разве имеет значение, умрут ли эти люди здесь или на поле боя? Это не гражданские. Не женщины и не дети. Это солдаты. Мужчины, вооружившиеся, чтобы пожертвовать своей жизнью. Но вместо того чтобы умереть за человеконенавистнический большевизм, они умрут за человечество. Их жертва — это брусчатка на дороге к новому старту. К лучшему миру, где будут править те, кто должен. Где те, кто создан для службы, будут служить. — Он кротко улыбнулся. — Мы восстановим естественный порядок. Есть ли что-то более прекрасное, за что можно умереть? — Бринк покачал головой. — И ты называешь это злом?

Кольбейна отвели в маленькую комнатку без окон. На узкой металлической кровати лежала рабочая роба и полосатый костюм. В дверях появился он. Хьелль Клепсланн. Он поставил поднос с едой на пол. Жидкий суп и немного хлеба. Кольбейн попытался уловить его взгляд, но член «Хирда» сделал два решительных шага назад, закрыл дверь и повернул ключ в замке.

Новостной редактор TV2 Карл Сулли уставился ничего не выражающим взглядом в окошко на входной двери.

Турид Мустю подкатилась на инвалидной коляске и, перегородив собой проход, открыла дверь. Дети были у бабушки и дедушки, но она была не в силах пригласить его в квартиру.

— Похороны прошли достойно, — сказал он хмуро и передал ей картонную коробку. — Здесь его вещи.