Геннадий Сорокин - Убийственный возраст

В комнату на минуту зашла Оксана. Сергей посмотрел ей вслед, невесело усмехнулся.

«Если мамаша-потаскуха, то и дети у нее невесть от кого. Мы с сестрой внешне совсем не похожи: она голубоглазая, я кареглазый. У нее круглое личико, а у меня лицо вытянутое. Как только про Котика узнают на улице, так тут же решат, что мать Оксанку нагуляла. Бедный папа! Он на Севере нефть качает, а мама любовнику пылкие послания шлет: „Мосты соединятся, мы сольемся!“ Фу-ты, пошлость какая. А что делать, если это правда? Куда деваться, если моя мать – проститутка? Понятно, что без моего вмешательства мать так увлечется, что ее любовные похождения вылезут наружу, но как этому противостоять? Убить Бурлакова? Легко сказать, да трудно сделать».

Второй заход на улицу Волгоградскую Сергей начал с гаражей. Освободившись от дипломата, он пришел в намеченную точку и стал ждать. В пятнадцать минут девятого свет в квартире Бурлакова погас. Не дожидаясь его выхода из дома, Козодоев поспешил на остановку, дождался сто второго автобуса и вслед за любовником матери втиснулся на заднюю площадку. Давка в автобусе была жуткая: с матом и руганью одни пассажиры пытались влезть в переполненный салон, а другие не могли выйти на нужной остановке. Чтобы не затеряться в автобусной толкучке, Сергей не отходил от Бурлакова ни на шаг. У остановки «Гормолзавод» объект слежки стал пробиваться к выходу. Держась в его фарватере, следом двинулся и Козодоев. На «Гормолзаводе» они вышли. Любовник закурил, а Сергей стал осматривать свое пальто. Так и есть! В толчее ему оторвали нижнюю пуговицу.

«Теперь понятно, почему все на работу едут одетые как бомжи, – подумал Сергей. – В такой давке от приличной одежды одни лохмотья останутся».

Выпустив в морозное небо густое облачко табачного дыма, Бурлаков перешел на другую сторону дороги и двинулся вдоль заводской ограды. Козодоев пошел параллельно ему, по другой стороне улицы. Через пару минут любовник матери скрылся за воротами, ведущими на пятую овощную базу. Сергей, не сворачивая, дошел до большой кучи гравия у обочины, выждал момент, перебежал на другую сторону проезжей части и пошел в обратном направлении. Не замедляя хода у проходной, он прочитал вывеску: «Пятая городская овощная база. Часы работы: понедельник – пятница с 9.00 до 17.00. Суббота, воскресенье – выходной».

Назад Козодоев ехал в пустом автобусе. Чтобы сэкономить пять копеек, у кассы-копилки он зажал мелочь в кулаке, сделал вид, что сбросил деньги в прорезь, и оторвал билет. Сергей всегда, когда мог, экономил на проезде.

На улице Волгоградской было тихо. Все трудоспособные граждане разъехались по фабрикам и заводам, молодежь корпела над конспектами в школах и ПТУ. Дворники перестали скрести снег с тротуаров, заперли лопаты и метлы в каморки и пошли поспать часок-другой – у них наступило время первого дневного перерыва.

Никем не замеченный, Сергей забежал в подъезд Бурлакова, прозвонил в его дверь. Тишина. Никого. В то же место, что и вчера, Козодоев вставил огрызок спички. В четыре часа вечера спичка все еще была на месте.

«Все, больше мне здесь появляться нельзя, – решил Сергей. – До поры до времени мне везло, я ни с кем из жильцов не столкнулся нос к носу, но так вечно продолжаться не может. Теперь надо успокоиться и решить, как мне отвадить этого мерзкого Котика от моей мамаши».

В пятницу, перед поликлиникой, Сергей сделал еще один заход на Волгоградскую улицу. Ровно в 9.20 он обошел вокруг дома Бурлакова. Света ни в одном окне не было.

«Черт побери! – восхитился Козодоев. – Не верь глазам своим! Как это ни дико звучит, но любовник матери живет один в такой огромной квартире. Что говорить, есть где мамане разгуляться. Это вам не в спешке в подсобном помещении одежку скидывать…»

От отвращения к собственным мыслям Сергей сплюнул и грязно выругался. Интимная жизнь родителей всегда была табу для детей, о ней даже думать было неприлично. Но что делать, если твоя мать – шлюха? Святой ее считать только потому, что она родила тебя?

«Как это ни мерзко, но вещи надо называть своими именами, – определился в своем отношении к матери Сергей. – Я ее в объятия Котика не толкал. Так что извини, мамочка! Нимб над твоей головой без моего участия померк».

После разведывательного броска по улице Волгоградской Козодоев поехал в поликлинику. Через час, спрятав заветную справку об освобождении от занятий в пиджак, он похлопал себя по карманам пальто и обнаружил, что не взял с собой сигареты. Ближайший гастроном находился через два дома от поликлиники. Сергей неспешно прогулялся до него. В винном отделе у прилавка стояла сгорбленная старушка. Козодоев встал позади нее, приготовил деньги на любимые «Родопи».

Старушка была одета очень бедно: пальто ее лоснилось от долгой носки, воротник из искусственного меха свалялся, валенки были побиты молью.

– Сейчас, сейчас, минуточку, – попросила она продавщицу.

Надменная упитанная труженица прилавка нехотя кивнула, разрешая покупательнице не спешить. Трясущимися руками старушка достала из кармана связанный узелком грязный носовой платок, попробовала развязать его, но не смогла. Скрюченные болезнью пальцы не слушались.

– Давайте я помогу, – предложил Сергей.

– На пачку «Беломора» хватает? – обеспокоенно спросила старушка.

– Здесь даже больше.

Козодоев отсчитал 22 копейки, остальную мелочь оставил в платочке.

Небрежно кинув папиросы перед старухой, продавщица обратилась к Сергею:

– Тебе чего?

– Пачку «Родопи».

– А не молодой еще? – решила покуражиться тетка за прилавком.

– В самый раз! Завтра в армию идти.

– Да мне-то что, кури! – Отработанным движением она достала сигареты, порылась в кассе, нашла пятьдесят копеек одной монетой на сдачу.

На улице Козодоев жадно закурил.

«Все это – дерьмо! – отчетливо понял Сергей. – Уличная слава, авторитет среди друзей, восторженный блеск в глазах девчонок: „Ах, это только ты мог провернуть!“ Все это блеф, миф, фикция. Чушь. Мусор. Скоропортящийся продукт. Срок его годности – до ухода в армию, а после нее уличная жизнь растворится сама по себе и наступят суровые будни. Мне надо будет кормить себя и семью, одеваться, водить жену в кино. На все это потребуются деньги, много денег. Рублей триста в месяц, не меньше. Путь к тугому кошельку лежит через институт. Тут-то меня и поджидает засада. Я поступлю в политех, через год уйду в армию, отслужу, вернусь и восстановлюсь на втором курсе. Если к этому времени отец и мать разведутся, то моя учеба накроется медным тазом. Мамаша-преподаватель не сможет содержать меня, студента. Она скажет: „Мне тебя, лоботряса, кормить не на что! Хочешь учиться – иди работать. Переведись на заочный факультет и обеспечивай себя сам. У меня еще дочь-школьница, мне ее на ноги поднимать надо“. Вот и все! Старушка с платочком в свое время не училась, теперь ходит в поеденных молью валенках. Мне, чтобы мелочь на папиросы не считать, надо отвадить любовника от матери и сохранить нашу семью. Кровь из носа – я должен развести их „мосты“ навсегда! Но как это сделать?»