Александр Горский - Город псов

— Никого, — улыбнулся сам себе Лунин и, обильно посыпав только что очищенное яйцо солью, отправил его в рот. Затем он откусил огромный кусок от бутерброда с докторской колбасой и порезанным на тонкие дольки огурцом и замер с набитым ртом, ощущая себя переваривающей добычу анакондой.

Отсутствие людей, а значит, и отсутствие необходимости говорить с кем-либо, особенно радовало майора потому, что вчерашний день можно было назвать днем серьезных разговоров. Скорее даже, днем очень серьезных разговоров.

Сперва желание серьезно поговорить выразил самолично заявившийся к нему в кабинет полковник Хованский. Удивленный неожиданным визитом шефа, Лунин предложил полковнику стул, затем кофе, но Хованский решительно от всего отказался, поинтересовавшись, впрочем, нет ли у Лунина коньяка. Услышав, что нет, полковник одобрительно кивнув, пробормотал:

— И это правильно, — впрочем, выражение его глаз говорило об обратном.

Закончив с недолгой прелюдией, Дмитрий Романович перешел непосредственно к разговору. Приказ на командировку он подписал, с руководителем засольского управления созвонился, так что Лунина встретят и разместят лучшим образом.

— Что касается поддержки, если она вдруг тебе там понадобится, — Хованский смотрел куда-то в окно, очевидно, на клумбу с завядшими бархотками, — все не так просто, как хотелось бы. Я навел справки по этому писателю, Короленко, будь он неладен. Так вот, ты был прав, Илья, этот Короленко — действительно фигура, причем такого масштаба, что если мы на него сегодня только косо посмотрим, то завтра в новостях покажут, как провинциальные держиморды пытаются втоптать в грязь творческую личность, а послезавтра здесь будет комиссия из Москвы. Ну, ты понимаешь.

— Ну так не маленький, — отозвался Лунин. Ему смутно казалось, что он не так давно в каком-то разговоре уже произносил эту фразу.

— А в самом Засольске этот Короленко вообще, оказывается, чуть ли не символ города, он, когда от столичной жизни устал и в родные края вернулся, так они там на радостях улицу Ленина в его честь переименовать хотели.

— И что, коммунисты не дали? — заинтересовался Лунин.

— Да какие там коммунисты, — отмахнулся Дмитрий Романович, — по правилам не положено, пока человек не умер, в его честь улицы называть. Это не важно, важно то, что если хоть одна собака пронюхает о том, что у тебя к этому писаке есть не то что подозрения, есть неудобные вопросы, тебя из города в два счета выставят. Так что, Илья, — Хованский оторвался от подоконника и, подойдя к Лунину, хлопнул рукой подчиненного по плечу, — добро на поездку я тебе даю, но предупреждаю: действуй деликатно. Хотя, — Хованский задумчиво нахмурился, — у нас если кто деликатно и сможет, то это, наверно, ты и есть. Не Ракитин же. — На прощанье полковник подмигнул Лунину и удалился, сочтя свою миссию выполненной.

Примерно через час к занятому наведением порядка в столе Лунину пожаловал Ракитин. От удивления Лунин не предложил капитану не то что кофе, но и даже присесть. Ракитин, поведя носом, проследовал по незримым следам Хованского к окну и устроился на подоконнике.

— Поговорить надо, серьезно. — Он смотрел на Лунина исподлобья, однако никакой агрессии Илья не ощущал, скорее, во взгляде капитана он видел некоторое удивление.

— Был у шефа. Хованский сказал, что ты предложил перевести меня в группу по серийнику. Это верно или он так, приукрасил?

— Верно, — наконец пришел в себя Илья, — садись, вот стул есть.

— Ничего, и тут нормально, — отозвался с подоконника Ракитин, — а то, что ты куда-то ехать намылился, это тоже правда?

— Ну да, собираюсь, — согласился Лунин, — вот документы в порядок привожу.

— Сам? — уточнил Ракитин.

— Что — сам? — переспросил прекрасно понявший вопрос Лунин. — Порядок сам навожу. Разве не видно?

— Да я не про это, — досадливо наморщил лоб Ракитин, — ехать сам надумал или это Хованский тебя услать решил?

— Да вроде как тоже сам, — пожал плечами Лунин. — Хованский вроде вообще от этой идеи не в сильно большом восторге.

— Понятно, — Ракитин мягко, по-борцовски, спрыгнул с подоконника, — хотя, вру, непонятно. Ты мне сам скажи. Ты что, сдался?

— В смысле? — Лунин поднял голову и теперь снизу вверх смотрел на возвышавшегося над ним капитана. — В смысле, сдался?

Илья встал и теперь он, хоть и на несколько сантиметров, но все же был выше Ракитина.

— Ну как, — занервничал капитан, — сам уезжаешь, меня на дело ставишь. Как это еще понимать? Я врать не буду, в областное давно хотел перейти, но как-то странно сейчас это выглядит.

— Когда на чужое место приходишь, оно первые дни всегда странно, — неожиданно серьезно заговорил Лунин, — поверь мне, этот кабинет ведь не для меня строили, в нем раньше тоже человек был. Но только потом время проходит, причем немного совсем, неделя, две от силы, и ты понимаешь — это не чужое, это твое место. И все становится нормально. А того человека, что был раньше, его словно и вовсе никогда не было.

— Слушай, майор, — попросил Ракитин, — давай ты меня так сильно грузить не будешь, у меня и так голова сегодня кругом идет. Ты бы лучше ввел меня в курс дела, чего да как, какие материалы по другим эпизодам. Кстати, это тебе.

Ракитин сунул руку куда-то за пазуху и достал бутылку армянского коньяка. «Три звездочки, экономно», — машинально отметил Лунин.

— Мне Хованский сказал, — простодушно признался Ракитин, — что у тебя в закромах пусто, так что держи. Доедешь, выпьешь вечерочком.

— Это ты что, уже проставляешься? — Илья забрал бутылку у Ракитина и сунул ее в портфель. — Не рановато, Сережа?

— Как знать? — миролюбиво пожал плечами Ракитин. — Документы смотреть будем?

— Будем, — кивнул Лунин.

Домой Лунин добрался чуть позже обычного. Хотя, это «чуть позже» на самом деле уже давно стало вполне обычным. Едва открыв дверь квартиры, он замер и настороженно втянул носом воздух. Пахло давно обещанным пловом. Сглотнув мгновенно набежавшую слюну, Илья почувствовал, что голоден, и, бросив в прихожей портфель с коньяком и стянув ботинки, как был, прямо в форме устремился на кухню.

На его взгляд, шампанское не очень сочеталось с пловом, он в принципе не очень любил шампанское, однако безропотно откупорил запотевшую бутылку.

— Что мы празднуем, мой отъезд? — поинтересовался Илья у раскладывающей по тарелкам ужин жены.

— Ну что ты, Лунтик, — она вытянула губы и поцеловала его в щеку, — я просто хочу сделать так, чтобы все эти дни, пока ты будешь в отъезде, в голове у тебя были только хорошие мысли, чтобы ты по мне скучал.

Она сплела руки вокруг шеи Лунина и потянулась к его губам. Понимая, что от поцелуя не уклониться, Илья сам чмокнул Юленьку в накрашенные ярко-алой помадой губы и отвернулся к тарелке.