Александр Горский - Город псов

Впрочем, с обеих сторон от массивного, подпираемого мощными колоннами крыльца к дому были сделаны две пристройки. Веранда с огромными панорамными окнами и открытая летняя терраса, на которой Лунин заметил удобно расположившегося в кресле немолодого худощавого человека в очках.

Илья двинулся к крыльцу вслед за встретившим его мужчиной. Дойдя до крыльца, здоровяк посторонился и приглашающе махнул рукой.

— Прошу. — Он криво усмехнулся и зашагал куда-то в сторону расположенных в глубине участка хозяйственных построек, оставив Лунина наедине с хозяином дома.

Илья медленно, не желая показаться суетливым, поднялся по широким дубовым ступеням и понял, что опять ошибся.

Наедине с писателем он не был. Одна из двух лежащих у ног Короленко овчарок оскалила пасть и негромко, но тем не менее угрожающе зарычала, вторая, наклонив голову набок, внимательно изучала замершего на месте следователя.

— А я вот сейчас порычу кому-то по заднице, — услышал Лунин мягкий приятный голос, — идите-ка лучше погуляйте, нечего мне тут шерстью трясти.

Иван Андреевич, а это, без всякого сомнения, был он — Илья узнал его по фотографии в Интернете, вскочил с кресла и сделал несколько быстрых шагов навстречу Лунину.

— Рад, необычайно рад вас видеть. — Он энергично затряс Илье руку. — Я что-то непонятно сказал? — Он взглянул на севших, но явно не собирающихся никуда уходить овчарок. — Мне что, перейти на французский? Гуляйте! Allez marcher! [1] Идите гулять! ( фр .)

Собаки неторопливо встали и, поочередно обнюхав ноги вновь на всякий случай замершего Лунина, спустились на лужайку перед домом, однако далеко уходить не стали, расположившись всего в нескольких метрах от террасы.

— Учим с ними французский, — весело объяснил Иван Андреевич, — так они теперь русский забывать стали. Хотя, — он с улыбкой погрозил овчаркам маленьким кулачком, — я думаю, притворяются. Чтобы Бонни что-то забыла, такого в жизни быть не может.

— Французский, — Лунин удивленно смотрел на писателя, — с собаками?

— Ну а с кем же? — в свою очередь удивился Короленко, — не с Фадеем же. Вы ведь с Фадеем уже познакомились?

Сообразив, что речь идет о встретившем его у калитки мордовороте, Лунин кивнул.

— Ну вот, чему его научишь?! — воскликнул Короленко. — Хотя, представьте, я пробовал. Дальше «Je m’appelle [2] Меня зовут ( фр. ). Фадей» мы не продвинулись, — он вздохнул, — так что уж лучше с собаками.

— Bonnie, combien de personnes voyez-vous? [3] Бонни, сколько человек ты видишь? ( фр. )

Лунин, учивший в школе немецкий, и с тех пор успевший почти полностью растерять свои немногочисленные познания в языках, вопроса не понял. В отличие от дважды пролаявшей овчарки.

— Charmante! [4] Очаровательно! ( фр. ) — всплеснул руками Иван Андреевич. — Видите, я спросил у Бонни, сколько человек она видит, и она ответила правильно.

— Да уж, — покачал головой Лунин, — а рядом, я так понимаю, Клайд?

— Не угадали, — рассмеялся Короленко, — хотя ход ваших мыслей, молодой человек, мне понятен. Вторая собака — Конни. Бонни и Конни, две девочки. Сашка! — крикнул он, перевесившись через перила террасы. — Мы сегодня кофе дождемся?

— Иду уже, — откуда-то издалека послышался уже знакомый Лунину голос.

— Да что ж вы стоите, располагайтесь, — спохватился Короленко и потянул Лунина за рукав к столу, на котором уже стояли две кофейные пары, а также два коньячных фужера. Самой бутылки на столе не было, но Илья понимал, что фужеры на стол, в отличие от фруктов, просто так не ставятся.

Через минуту, осторожно ступая, на крыльце появился здоровяк, несущий поднос с коньяком и ароматно дымящейся туркой. Он поставил поднос на стол, молча разлил через ситечко кофе по чашкам и так же молча удалился.

— Спасибо, Саша, — крикнул ему вслед Иван Андреевич, — отдыхай пока.

— Так он Саша или Фадей? — уточнил Лунин.

— Сашка он, — буркнул Короленко, разливая коньяк по фужерам, — Сашка Фадеев. Фадеем это я его прозвал, ему так лучше. А то сам полуграмотный, а надо же, в тезки к такому человеку заделался.

Чтобы не сглупить, Лунин молча отхлебнул горячего кофе.

— Вы-то, небось, и не знаете, кто это, а такой человек был, глыба! И книги мощные писал, и сам был фигура. Председатель союза писателей, — Иван Андреевич потряс над столом вытянутым указательным пальцем, — да еще при Сталине. Это, я так скажу, не каждый бы смог. А сейчас, — он презрительно чмокнул губами, и Лунин заметил, как насторожились овчарки, — ни Союза, ни писателей. И страна измельчала, и народ еще больше. Ну, будем знакомы. — Он протянул свой фужер навстречу Лунину.

Хрусталь негромко зазвенел, и они выпили.

Илья понимал — пить с человеком, чей статус в расследуемом им деле был пока совершенно неясен, очевидно, было неправильно, но и не выпить с хозяином дома не представлялось возможным.

— А вы, разве вы не писатель? У нас вами все управление зачитывается, а шеф так вообще поклонник.

Илья справедливо полагал, что небольшая ложь, чуть-чуть приправленная лестью, никак не отразится на Хованском, а Короленко будет приятна.

— Да бросьте, — отмахнулся Иван Андреевич, если бы я писал свои так называемые книги лет пятьдесят назад при Брежневе, меня в лучшем случае выслали за границу как идиота, а в худшем — засадили бы, как диссидента, в психушку.

— Не наоборот? — засомневался Лунин, — я думал, идиотов как раз…

— Нет, — покачал головой Короленко, — именно так. От идиотов старались избавляться.

Он глотнул еще коньяка и протянул руку к подносу, на котором Лунин только сейчас заметил небольшую тарелочку с сыром.

— А вот если бы я посмел сочинить свои творения во времена Фадеева, — Короленко закинул в рот тонкий светло-желтый ломтик, — тогда, думаю, все было бы проще. Просто расстреляли, да и дело с концом. А сейчас, вот видите, ценят. Будем здоровы!

Вновь, уже чуть громче, зазвенели фужеры. Неожиданно из дома до Лунина донесся какой-то странный шум, словно что-то уронили на пол или ударили об стену. Очевидно, эти звуки привлекли внимание Короленко, потому что он вскочил на ноги и подбежал к входной двери, распахнул ее и просунул в дом голову.

— Ириша, у тебя все нормально? — В голосе писателя явно слышалось беспокойство.

Ответных слов Лунин, как ни вслушивался, разобрать не мог. Он уловил лишь интонацию. Мягкую, успокаивающую.

— Ну хорошо, — вздохнул Иван Андреевич, — но, если ты ляжешь, будет лучше.

Женский голос опять что-то произнес в ответ, судя по всему не согласившись с мнением хозяина дома.

— Как знаешь, — не стал настаивать Иван Андреевич, — если что, я здесь, на террасе.

Короленко вернулся к столу, с отрешенным видом, словно не замечая Лунина, сделал большой глоток коньяка. Какое-то время он стоял, задрав голову вверх и глядя на солнце, крадущееся за кронами могучих сосен. Лунин, не решаясь нарушить его молчание, тоже приложился к фужеру.