Александр Горский - Я, Лунин…

— Правильно, — к удивлению Николая, кивнула Маринка, — конечно, не видишь. Но это потому, Коленька, что ты себя и подлецом не считаешь. Но я-то тебя именно так воспринимаю. И если ты думаешь, что я тебя в ответ удивить не сумею, то сильно ошибаешься. Я бы сказала, катастрофически сильно.

— Ты сейчас вообще о чем? — насторожился Николай.

Он увидел, как Маринка отступила на шаг назад и машинально коснулась рукой кармана джинсов, из которого торчал уголок подаренного им смартфона. В одно мгновение ему все стало ясно.

— Ты этого не сделаешь, — не двигаясь с места, он осуждающе покачал головой, — я этого не заслужил, ты же знаешь.

— Ой, надо же, он не заслуживает. Как я, дура такая, не поняла этого? — Она всплеснула руками и зло улыбнулась, глядя прямо ему в глаза. — А я заслуживаю? Скажи мне, Коля, я заслуживаю всего этого?

Маринка вдруг раскинула руки в стороны и закружилась на месте.

— Вот всего этого я заслуживаю? Стоять здесь с тобой и слушать про то, как я тебе не нужна больше? Я заслуживаю? Знать, что я не поступлю в Питер, а поеду в этот никому не нужный Новосиб. Из Сибири в Сибирь! Я этого заслуживаю?

Она замерла и теперь стояла неподвижно, немного наклонив голову набок. Губы ее подрагивали, то ли пытаясь изобразить подобие улыбки, то ли силясь сдержать рыдания.

— Я ведь не заслуживаю этого, — еле слышно прошептала Маринка, — но так бывает, человек чего-то не заслуживает, но получает. Так и ты, Коленька, ты тоже получишь. И жена твоя ненаглядная тоже кое-что скоро от меня получит. Где она, Коля? — Маринка обернулась и взглянула на дно котлована. — Здесь? Нет, нет ее здесь, это только тебе мерещится. Она дома, с детишками. Так я ей домой тогда все и завезу. У меня много чего для нее интересного найдется. Одной переписки — читать не начитаться. А фотографии так вообще всю ночь можно разглядывать. Ляжете с ней рядом друг с дружкой и будете вместе любоваться. Глядишь, ты даже возбудиться сумеешь. Я ведь, когда голенькая, ты сразу возбуждаешься.

— Телефон сюда дай!

Трошин удивился, как хрипло прозвучал его собственный голос.

— Что тебе, Коленька? Телефон? А вот этого вместо телефона тебе не хватит?

Она выбросила вперед руку со сжатым кукишем. Николай стремительно метнулся вперед и, ухватив ее за запястье, дернул к себе. В глазах Маринки промелькнул запоздалый страх, а затем в них отразился летящий в ее лицо кулак.

— Дай! — Кулак врезался ей в левую скулу.

— Мне! — Второй удар угодил точно в носовую перегородку.

— Сюда! — Маринка попыталась крикнуть, но в это мгновение костяшки пальцев угодили ей прямо в зубы, и Николай почувствовал боль от рассеченной на кулаке кожи.

— Телефон!

Потерявшая сознание Маринка начала оседать еще после третьего удара, поэтому четвертый, скользнувший по лбу, никакого вреда ей не причинил. Трошин разжал левую руку. Девушка покачнулась, ее окровавленная голова наклонилась вперед, за ней подались плечи. Почувствовав отвращение к падающему на него телу, Николай с силой выбросил обе руки вперед. Его ладони, как и сотни раз до этого, коснулись Маринкиной груди, а затем продолжили движение вперед, отталкивая девушку к краю обрыва.

Выпить захотелось еще в такси. Кирилл Алексеевич даже подумывал о том, чтобы попросить водителя остановиться возле какого-нибудь супермаркета, но одна мысль о том, что ему надо будет стоять в очереди среди множества понятия не имевших, что с ним сегодня произошло, людей, вызывала в нем такое отвращение, что он решил дотерпеть до дома. Так оно, пожалуй, спокойней будет. А то ведь, если у кассирши, как это частенько бывает, именно на нем закончится кассовая лента или зависнет программа, тогда он точно сорвется. А скандалы и лишнее внимание к своей персоне ему сейчас совсем ни к чему. Он ведь теперь кто? Правильно, свидетель. А свидетель — это существо тихое, которое открывает рот, только когда скажут. Следователь. Или судья. Господи, еще ведь и суд будет. Со следствием как-то все проще. Сидишь, даешь себе показания, за тобой записывают. Порой, конечно, что-то говорить стыдно или не очень хочется, но ведь, кроме тебя и пишущего человека, в кабинете никого и нет, вроде как небольшой откровенный междусобойчик. На суде все совсем не так будет. Мало того что придется судье все по новой пересказывать, так ведь еще и болельщики придут. Или как их назвать правильно? Соболезнующие? Зрители? Наверняка народу припрется немеряно, губернаторов ведь не каждый день судят. Хотя, кто знает, если Сергиевича завтра в Москву увезут, может, и судить его тоже там будут. А что, неплохой вариант. Москва далеко, туда всякие любопытные не попрутся.

«Сухое и мокрое», Кольцов с тоской проводил взглядом промелькнувшую за окном машины вывеску алкомаркета. Что толку? Любопытных с улицы, может, и не будет, а вот любознательных журналистов все равно хватит. Набегут, как шакалы. С диктофонами, с камерами. И все тогда узнают, что он, Кирюша Кольцов, заложил своего покровителя. А что из этого следует? Правильно, что с Кирюшей дел никаких иметь не стоит, и вообще лучше держаться от него подальше. Ненадежный он человек. Ненадежный!

— Почему ненадежный? — обернулся к Кольцову водитель. — Нормальный автомобиль, пятый год езжу и ничего, никаких проблем.

— Да? — Кирилл Алексеевич непонимающе окинул взглядом обшарпанный салон «соляриса». — Ну извините. Сейчас налево, во двор и к дальнему подъезду.

Расплатившись с таксистом, растерявший по пути остатки энергии Кольцов медленно, отдыхая через каждые несколько ступенек, поднялся на третий этаж и нашарил в кармане ключи от квартиры. Хорошо, что жена укатила с детьми за город, можно хотя бы нажраться по-человечески. Распахнув дверь, Кирилл Алексеевич несколько секунд постоял на пороге. Из глубины квартиры к нему медленно потянулась успокаивающая волна домашней тишины и уюта.

— Дома! Я дома, — всхлипнул Кольцов, ощутив вдруг себя арестантом, возвратившимся в родные края после многолетней каторги. — Господи, хорошо-то как!

Не разуваясь, он бросился на кухню, достал из одного из навесных шкафчиков почти полную бутылку виски, а из другого широкий и низкий стакан с толстыми стеклянными стенками. От души плеснув себе бурой жижи, Кольцов сделал большой глоток, на мгновение зажмурился, а затем залпом осушил стакан до дна.

— Хорошо, — еще раз, более твердым голосом повторил Кирилл Алексеевич.

А действительно, если полежать какое-то время, пусть даже совсем немного, мордой вниз на каменных ступенях, да так, чтобы автоматчики тыкали стволами тебе в спину, а потом, спустя несколько часов, оказаться дома да потягивать виски, вот тогда понимаешь значение слова «хорошо». Хотя зачем виски потягивать? Его пить надо! Кольцов вновь наполнил стакан. На этот раз он не торопился. Сделав небольшой глоток, он причмокнул от удовольствия губами и потянул на себя дверцу холодильника. Если уж получать от жизни удовольствия, то все разом. Что тут есть интересного? Свининка! Запеченная, с чесночком. Холодненькая, конечно, но это ничего. Запеченная свинина, она холодная даже вкуснее. Особенно под вискарик. Хотя, если честно, под вискарик любая еда вкуснее, чем всухомятку. Ну, господин Сергиевич, ваше здоровье! Как там это у вас, арестантов, говорится? Вечер в хату? Кольцов вновь причмокнул губами от удовольствия и опустошил второй стакан виски.