Александр Горский - Я, Лунин…

«Хайландер» послушно дожидался появления своего хозяина возле автозаправки на выезде из города. Вяло попрощавшись с Ириной, Лунин пересел в свою машину. Приехав домой, он вывел на прогулку Рокси и добрых пятнадцать минут стоял посреди пустого двора, наблюдая за тем, как резвится насидевшаяся в пустой квартире болонка. Вернувшись в квартиру, Илья покормил Рокси и открыл дверцу холодильника. Пачка пельменей по-прежнему занимала свое место в морозильном отделении. Поняв, что аппетит исчез куда-то вместе с настроением, Лунин захлопнул холодильник и пошел в спальню. Он долго ворочался на кровати, перекатываясь с боку на бок. Спустя час, поняв, что сон не идет, он в одних трусах вернулся на кухню, неся под мышкой прихваченный у тетки томик Монтеня, и поставил на плиту кастрюлю с водой.

Пока вода закипала, Илья бесцельно перелистывал страницы пухлого фолианта, изредка останавливая свое внимание на заголовках. Высыпав в кастрюлю все пельмени из килограммовой упаковки, Лунин открыл наугад одну из страниц. Смысл большинства фраз показался ему слишком туманным, но одно предложение заставило его задуматься. «Нет попутного ветра для того, кто не знает, в какую гавань он хочет приплыть». Может быть, все его сегодняшние проблемы только из-за того, что он сам не понимает, чего хочет добиться? Помнится, не так давно он уверял Шестакову, что его задача вовсе не доказать невиновность брата, а найти настоящего убийцу. Но в таком случае он вполне может быть доволен. Преступник признался в своем злодеянии. Все. Финиш. Приехали. Ирине останется выполнить некоторые формальности, и дело можно будет передавать в суд. Ну а суд, по своей сути, это еще одна, солидно обставленная формальность. Любой следователь заранее может предсказать срок, который получит обвиняемый с точностью плюс-минус год. Конечно, иногда из этого правила случаются исключения, но это вовсе не потому, что в каких-то делах следователь плохо поработал. Таким образом судебная система всего лишь подает слабый, беспомощный сигнал о том, что она еще жива. Но подобными сигналами судьи не злоупотребляют, ибо понимают, если слишком часто давать знать о том, что ты еще жив, непременно найдется кто-то, кто эту оплошность постарается исправить.

Так что судьбу Анатолия предсказать теперь совсем не сложно. Ну а то, что Головков-старший оказался ни при чем, это ведь его, Лунина, как представителя закона, должно радовать. Вот был бы казус, если вдруг выяснилось, что начальник районного уголовного розыска еще и убийца беззащитной девушки.

Спохватившись, Илья выключил плиту и шумовкой выложил в тарелку примерно половину из плававших в кастрюле разварившихся пельменей. Добавив к этому изобилию изрядное количество кетчупа, Лунин вновь уселся за стол. Ему показалось, что, отвлекшись на кипящую кастрюлю, он упустил из вида что-то важное, какую-то мысль, которая, несомненно, могла ему помочь. Вот только теперь он не знал, что это была за мысль и, уж тем более, какая от нее могла быть помощь. О чем он там думал? «Нет попутного ветра…» Нет, об этом думал Монтень. Тогда о чем, о формальности отечественного правосудия? О судьбе брата? О непричастности Головкова? Нет, мысль звучала иначе. Он подумал, что Головков-старший ни при чем. Именно старший. Но если в ночь убийства эта калитка скрипела так же отчаянно, как и сегодня, значит, кто-то ею воспользовался. Но кто это мог быть, если подполковника не было дома? Ответ напрашивается сам собой. Головков был дома в тот вечер и открывал эту чертову калитку. Только это был не Головков-старший. Это был его сын.

На следующее утро Лунин заявился в кабинет Шестаковой, держа в руках белый шуршащий пакет с логотипом местного супермаркета.

— Я тортик купил, — Илья водрузил пакет прямо на письменный стол, — йогуртовый. Говорят, очень вкусный.

— Это что же, у нас с вами прощальное чаепитие будет? — Встав из-за стола, Ирина переставила торт на подоконник и щелкнула кнопкой чайника.

— Почему прощальное? — растерялся Илья.

— Вы не собираетесь уезжать? — Шестакова удивленно оглянулась на него и вновь склонилась над тортом. В ее руках мелькнули ножницы, и она перерезала туго затянутую бечеву. — Вы же понимаете, что с делом вашего брата ясность полная. Какой смысл вам оставаться? Внушать бессмысленную надежду его матери?

Видя, что Лунин не собирается отвечать, Ирина продолжила:

— Отягчающих признаков в деле, слава богу, не усматривается, так что это в чистом виде первая часть сто пятой. Практику, думаю, вы не хуже меня знаете. Суд даст ему десять, через семь лет он сможет выйти досрочно. Сколько ему сейчас? Тридцать восемь, если не ошибаюсь.

— Тридцать восемь, — еле слышно отозвался Илья.

— Ну вот, в сорок пять он уже сможет освободиться. Вам от торта кусочек побольше отрезать?

— Можно и побольше. — Илья опустился на стул и, подперев голову рукой, наблюдал за тем, как Шестакова, быстро отрезав от торта два одинаковых, как ему показалось, слишком маленьких треугольника, положила их на блюдца и принесла на письменный стол.

— Сейчас я чай налью, — Ирина вновь вернулась к подоконнику, — не грустите, Илья, у вас совсем вид убитый. Не всегда получается так, как нам хочется.

— Я это заметил, — Лунин чайной ложечкой отломил кусочек торта, — еще лет сорок назад. Так что уже привык.

Торт на самом деле оказался очень вкусным, и Илья усиленно заработал ложкой.

— Но уезжать я пока не собираюсь, — сосредоточив свое внимание на стоящем перед ним блюдце, Илья не смотрел на Шестакову, — сначала надо здесь закончить со всеми делами.

— И какие же у вас здесь еще дела? — осторожно полюбопытствовала Ирина.

— Все те же, — оторвался от торта Лунин. — Во-первых, хотя это и второе по значимости для меня дело, убийство Княжевич. Я обещал вам с ним помочь и пока от обещания своего не отказываюсь.

— Пока?

— Если я пойму, что ничем не могу быть полезен, то непременно сообщу вам об этом. Но сейчас я еще опросил не всех свидетелей.

— Вы опрашиваете свидетелей по этому делу? — От изумления Ирина положила ложку на стол.

— Обычно этот метод практикуется при расследовании уголовных дел. — Уже расправившийся со своим куском Лунин печально рассматривал пустое блюдце. — А можно мне еще тортика?

— Вы понимаете, какой скандал будет, если наш прокурор об этом узнает? — возмущенно воскликнула Шестакова. — Я думала, вы ознакомитесь с делом и выскажете мне какие-то соображения. А вместо этого вы самостоятельно ведете следственные действия, не имея на это никаких полномочий.

— Я сам отрежу.

Вздохнув, Илья подошел к подоконнику и взял в руки нож.