Андреа Камиллери - Жаркий август

– Что вы говорите?

– Я уже распорядился, чтобы вам его переслали.

– Конечно распорядились! Еще как распорядились!

Какого ж он тогда компостирует ему мозги? Чего кишки мотает? Вслух он сформулировал эти вопросы так:

– А в чем тогда проблема?

– Монтальбано, вы что, белены объелись? Вы мне нарочно на нервы действуете?

Вот это слово «объелись» комиссара внезапно рассердило, так что от поддакивания он перешел к контратаке:

– Да что вы несете? Не заговаривайтесь!

Недюжинным усилием начальник управления попытался взять себя в руки:

– Послушайте, Монтальбано. Я с вами по-хорошему, но если вы вздумали надо мной изгаляться, так учтите…

Еще и «по-хорошему»! Хочет, чтобы у Монтальбано глаза на лоб повылазили?

– Хватит грозиться, лучше скажите, что я такого сделал.

– Что сделали? Вы мне прислали опросный лист за прошлый год, вот что! Вы поняли? За прошлый год!

– Ну ты смотри, как время-то летит!

Начальник тем временем так разошелся, что даже его не услышал.

– Даю вам два часа, Монтальбано. Найдете новый опросный лист, ответите на все вопросы и вышлете его факсом не позднее чем через два часа. Два часа! Вы поняли? – И бросил трубку.

Монтальбано с безнадежностью оглядел море бумаг, которое опять предстояло ворошить.

– Фацио, будь другом.

– Слушаю, комиссар.

– Пристрели меня.

На все про все ушло три часа: два на то, чтобы найти опросный лист, и еще час на заполнение. В какой-то момент они обратили внимание, что документ в точности повторяет прошлогодний – те же вопросы в том же самом порядке, только дата на бланке другая. Оба промолчали: сил уже не было, чтобы высказать, что они думают о бюрократии.

– Катарелла!

– Тут я!

– Немедленно отправь этот факс и скажи «синьору начальнику», пускай засунет его сам знает куда.

Катарелла сбледнул с лица.

– Синьор комиссар, я не осмелюсь.

– Это приказ, Катаре!

– Ну хорошо, синьор комиссар, раз вы говорите, что это приказ…

Он безропотно развернулся и двинулся прочь. А ведь с него станется!

– Нет, просто отправь факс и ничего не говори!

Да сколько же тонн пыли в этих офисных бумажках! В Маринелле комиссар полчаса откисал под душем, провонявшая по́том одежда отправилась в стирку.

В одних трусах он направился к холодильнику, чтобы выяснить, что приготовила Аделина, и тут зазвонил телефон.

Это была Адриана. Ни «здрасте», ни «как дела» – сразу с места в карьер.

– Я не смогу к тебе сегодня приехать. У подруги-медсестры не получилось освободиться. Она только завтра утром приедет. Но ты ведь утром работаешь, так?

– Да.

– Хочу с тобой увидеться.

Молчать, Монтальбано, молчать. Прикуси язык, Сальво, чтобы не слетело с него так и вертящееся «я тоже». От этих слов, сказанных тихо, почти шепотом, его бросило в пот.

– Прямо очень хочу с тобой увидеться.

Пот начал испаряться с кожи, превращаясь в легчайшее марево, поскольку, несмотря на девять вечера, жара стояла такая, что недолго и удар получить.

– Знаешь что? – спросила Адриана, меняя тон.

– Что?

– Помнишь, сегодня после обеда дядя с тетей должны были уехать обратно в Милан?

– Да.

В чем, в чем, а в болтливости его не упрекнешь.

– Ну так вот, от нас они выехали. Но когда приехали в аэропорт, оказалось, что их рейс вместе с кучей других отменили из-за внезапной забастовки.

– И что ж они сделали?

– Поехали поездом, бедолаги. Представь, как они намаются в такую жару. Расскажи, что ты делал.

– Кто, я? – опешил Монтальбано. Резкая смена темы застала его врасплох.

– Не желает ли комиссар Монтальбано Сальво сообщить, чем он был занят в тот самый момент, когда ему позвонила студентка Морреале Адриана?

– Шел к холодильнику взять себе чего-нибудь поесть.

– А где ты ешь? На кухне, по-холостяцки?

– Нет, на кухне мне не нравится.

– А где нравится?

– На веранде.

– У тебя и веранда есть? Боже, какая прелесть! Сделай милость, накрой стол на двоих.

– Зачем?

– Хочу составить тебе компанию.

– Ты же сказала, что не можешь!

– Мысленно, дурачок. Хочу, чтобы ты взял кусок из моей тарелки, а я возьму из твоей.

У Монтальбано слегка закружилась голова.

– Хо… хорошо.

– Пока. Спокойной ночи. Завтра позвоню. Люблю тебя.

– Я т…

– Что ты сказал?

– Я т-тебя! Это я одной настырной мухе, так и норовит на нос сесть. Я т-тебя!

Еле отбился.

– Ах да, я тут что подумала. Может, вызовешь меня завтра утром в отделение и устроишь допрос с пристрастием наедине, как мечтал Томмазео? – И бросила трубку, хохоча.

Какой там холодильник! Какая еда! Первым делом надо разбежаться и прыгнуть в море и плавать долго-долго, пока не прояснится в голове, пока не остынет кровь, которая близка сейчас к точке кипения. В такое-то пекло Адриана решила поддать еще жару!

И как раз тогда, когда он плыл в ночной темноте, что-то начало грызть его изнутри. Хорошо знакомое ощущение. Он лег на спину, открыл глаза и смотрел на звезды. Чувство было такое, будто какой-то буравчик с огромным трудом вгрызается в мозг. С классическим подвизгиванием на каждом обороте: цвир… цвир… цвир…

Раздражает ужасно, но в целом ничего необычного, за долгие годы Монтальбано к нему даже привык – это означало всего-навсего, что сегодня он услышал что-то очень важное, что может стать ключом к разгадке, но сразу не обратил на это внимания.

Но когда он это услышал? И кто это сказал?

Цвир… цвир… цвир…

Эта неотвязная мысль начинала уже действовать на нервы.

Он поплыл к берегу медленными размашистыми гребками.

Вошел в дом и понял, что аппетит совершенно пропал. Тогда он достал непочатую бутылку виски, стакан и пачку сигарет и прямо как был, мокрый и в мокрых плавках, уселся на веранде. Ломал голову и так и эдак, но ничего в нее так и не пришло. Через час он сдался. Глухо. Раньше, подумал он, стоило хоть чуть-чуть сосредоточиться, как в памяти тут же всплывало то, что его зацепило. «Раньше – это когда?» – спросил он себя. «Когда ты был помоложе, Монтальбано», – пришел резонный ответ.

Он решил все-таки чего-нибудь поесть. Вспомнил, что Адриана просила поставить прибор и для нее. Хотел было так и сделать, но сразу передумал, слишком нелепо.

Накрыл на одного, пошел на кухню, продолжая думать об Адриане, положил руку на дверцу холодильника, и тут его тряхнуло.

Да что ж такое? Наверное, холодильник барахлит. Пользоваться таким опасно, придется покупать новый.

Но почему тогда его рука по-прежнему на ручке холодильника, а тока он больше не чувствует?

А может быть, это не электричество? Может, это сработало что-то внутри? Короткое замыкание в мозгах?

Тряхнуло его, когда он думал об Адриане! Значит, это она сказала что-то важное!