Ханс Русенфельдт - Себастиан Бергман. 5 книг

— Меня зовут Себастиан Бергман, — сказал он, протягивая руку. — Я работаю психологом в Госкомиссии по расследованию убийств. Ваша дочь чувствует себя хорошо. Даю слово.

— Я должна ее увидеть, — умоляюще произнесла она. — Это мое единственное желание.

— Вы ее увидите. Но сначала я должен с вами поговорить.

Он огляделся, взял ее под руку и отвел от стеклянных дверей.

— Пойдемте, мы зайдем с другой стороны. Там внутри довольно много журналистов.

Мария послушно подчинилась. У нее больше не было сил протестовать. Она увидела, как женщина возле полицейской машины приветственно кивнула мужчине, взявшему теперь ее под свою ответственность, а потом снова спокойно уселась за руль. Они вдвоем пересекли площадку для разворота машин и пошли дальше в сторону приемного покоя. Перед входом там, поблизости от нескольких зеленых скамеек, стояла небрежно припаркованная машина скорой помощи. Один из санитаров сидел и курил. Этого Мария никогда не могла понять. Как больничный персонал, люди, которые, вероятно, лучше всех знают о вредном воздействии табака, могут продолжать курить? Себастиан остановился у ближайшей к ним скамейки и снова заговорил с ней.

— Дело обстоит следующим образом. Врачи обследовали Николь, и чисто физически она в очень хорошей форме. У нее наблюдается обезвоживание и она измождена, но серьезного ничего нет.

Мария слышала по его голосу, что он хочет сказать что-то другое. Она поняла, что он чего-то недоговаривает.

— Почему вам тогда понадобилось поговорить со мной? Если все хорошо? — спросила она и увидела по нему, что угадала. Перед тем как продолжить, Себастиан сделал чуть слишком глубокий вдох.

— Потому что она не разговаривает. С тех пор, как я нашел Николь, она не произнесла ни слова.

Слова причинили боль. Хоть их было не много, и они, собственно, ничего не сообщили, они показались очень жестокими. Она высвободилась от его руки. Поняла его мысль, и все-таки не поняла.

— Что вы имеете в виду? Она ничего не говорит? — выдавила она.

Себастиан покачал головой.

— Ни слова. И врачи не находят тому никаких медицинских причин.

Мария почувствовала, что волнение и дурнота возвращаются.

— Мария, послушайте меня. Нет ничего необычного в том, что перенесшие травму люди уходят в себя. Особенно дети. Это психологическая реакция. Сильнейший механизм «бегства» и способ защититься от экстремальных впечатлений. А Николь пережила нечто ужасное.

— Она видела, как их убивали? Сестру и… всех?

Себастиан боялся, что эта информация может оказаться для нее слишком большим ударом, но когда-то ей все равно придется, будет необходимо это узнать.

— Да.

Он наблюдал за ней. Поначалу казалось, будто она хочет что-то сказать, но вместо этого она уставилась в землю. Посидела молча. Потом заплакала, тихо всхлипывая. Себастиан взял ее за руку. Постарался заглянуть ей в глаза, которые скрывали свисающие длинные темные волосы. Увидел, что глаза красные от слез и усталые. Облик человека, который вот-вот сломается.

— Николь обязательно поправится. Ей просто требуется время, чтобы излечиться, и полный покой. И поддержка самого близкого ей человека.

Мария робко кивнула. Ей хотелось, чтобы сказанное им оказалось правдой, но мешало огромное чувство вины.

— Это моя вина. Я оставила ее. Меня не было здесь, когда это произошло.

Себастиан еще крепче сжал ее руку.

— Но теперь вы здесь. Это самое главное. Кошмар уже произошел. Тут вы ничего поделать не можете. Будь вы там, вас бы тоже убили. Вы это понимаете?

До Марии дошел смысл сказанного. Казалось, это немного помогло. Она посмотрела на него более сосредоточенно, чем прежде.

— Но сколько времени может пройти? — через несколько минут произнесла она. — Прежде чем она заговорит.

Себастиан попытался принять обнадеживающий вид, хотя на самом деле не имел ни малейшего представления.

— Может пройти несколько часов. Несколько дней. Несколько недель. — Он почувствовал, что не в силах лгать. На сегодняшний день ему известно слишком мало. — Еще больше, если нам очень не повезет, — продолжил он. — Но это не особенно вероятно. Сейчас нам необходимо узнать, является ли ее мутизм, как это называется, элективным или полным.

— Я не понимаю, — сказала Мария и посмотрела на него.

— Может быть, она станет разговаривать с кем-то, с кем чувствует себя в безопасности. Это называется элективный мутизм. Он встречается гораздо чаще, чем полный. Понимаете?

У Марии в глазах мелькнула искра надежды.

— Вы хотите сказать, что она сможет разговаривать со мной? Но только со мной?

Себастиан ободряюще кивнул.

— Вполне возможно.

Известие, казалось, придало Марии новой неудержимой, почти яростной энергии.

— Когда я смогу ее увидеть?

— Скоро, — ответил Себастиан, и засомневался, следует рассказывать об их подозрениях или нет. Он опять-таки пришел к выводу, что она должна знать правду. Это неизбежно.

— Мы работаем исходя из того, что Николь видела не только убитых, но и убийцу.

Мария лишь медленно кивнула. Словно она пережила уже столько шоков, что больше ее ничем не поразить.

— Поэтому, если она вам что-нибудь расскажет, вы должны рассказать это мне, — спокойно продолжил Себастиан.

Новый кивок в ответ, после чего она обратилась к нему.

— Теперь я действительно должна увидеть дочь.

— Тогда пойдемте, — ответил он и встал.

Они молча двинулись по больничному коридору, минуя комнаты с одинаковыми дверями. Слышался только шелест их одежды. В конце коридора Себастиан замедлил шаг и завернул за угол. Перед ближайшей дверью на стуле, очевидно, принесенном туда из какой-то приемной, сидел человек в форме. Себастиан узнал в полицейском одного из местных, с кем он встречался в отделении полиции Турсбю. Себастиану помнилось, что его зовут Деннис. Как бы там ни было, он поднялся со стула, как только они приблизились.

— Это мать? — спросил он излишне громко. Себастиан посмотрел на него с недовольством.

— Да. Ей надо обеспечить свободный доступ к этой палате. Кроме того, вышел приказ о том, что она должна находиться здесь анонимно, поэтому в дальнейшем тебе, вероятно, не следует кричать, как только ты ее завидишь. — Деннис пристыженно опустил взгляд и выдавил слабое «извините». Он отошел в сторону и пропустил их к двери.

Они вошли.

В палате имелось четыре кровати для пациентов, но была занята только одна, ближайшая к окну. Девочка, похоже, спала, она лежала, свернувшись калачиком, под оранжевым одеялом, которым ее укрыл Себастиан. Было видно лишь несколько прядей черных волос. Тело Николь отражало тревогу и беззащитность, словно она даже во сне пыталась сделаться максимально маленькой и невидимой. Мария неуверенно направилась к маленькой фигурке под одеялом. Себастиан видел, что ей трудно решить, как ей поступить: одна ее часть хотела лишь подбежать и обнять дочку, но уязвимость спящей девочки удерживала ее. Она обернулась к Себастиану.