Ханс Русенфельдт - Провал [litres]

Он увидел, как полицейская машина опять свернула налево.

На Чельбаккен, на его улицу.

Естественно, это может быть случайностью, но он не мог припомнить, чтобы за все годы, что он здесь живет, хоть раз видел в их спокойном квартале с частными домами полицейскую машину. Он включил указатель поворота и поехал следом. Полицейская машина метров на тридцать впереди него. Сворачивать явно никуда не собирается.

Он жил в самом конце, там, где улица переходила в велосипедную и пешеходную дорожку, ведущую в небольшой лесок. В тупике. Полицейская машина миновала все возможные повороты. Оставался только один. Он сбавил скорость и съехал на обочину. Проследил за полицейской машиной взглядом. Все-таки он разъезжает на машине, которую им следовало бы к этому времени объявить в розыск. Полицейская машина приближалась к Экстиген – последней возможности свернуть с Чельбаккен, чтобы уехать в другое место. Но машина проехала прямо, припарковалась позади еще одной полицейской машины, стоявшей возле его дома вместе с двумя гражданскими автомобилями, которые, он точно знал, не принадлежали соседям.

Он осторожно проехал несколько метров задним ходом и сверну на Бьёрквэген.

Немного увеличил скорость.

Им известно, кто он.

В конечном счете, это ведь было неизбежно. Но если они знают его имя, то попадание в тюрьму – лишь вопрос времени. «Уйти в подполье» вовсе не так просто, как это кажется по телевизору и в фильмах. Почти невозможно. Он знал. По сути дела, это мало что изменит. Надо извлечь максимум пользы из возникшей ситуации.

Он умный.

Он умеет подстраиваться.

Но время ограничено. Лучше пусть они узнают о произошедшем. Надо сообщить им о смерти Чельмана. Пусть она попадет в СМИ, получит огласку и вызовет реакцию прежде, чем придет время снова действовать.

Он достал из ящичка между сиденьями мобильный телефон и набрал 112.

Примерно через минуту ему ответила женщина-оператор.

– Служба спасения, что случилось?

– Добрый день, пресса называет меня Убийцей-застекольщиком. Я хотел бы сообщить о еще одном убийстве…

Когда его нашли, он был в плохом состоянии.

Сколько он просидел в одиночестве с мертвым Леннартом Чельманом перед собой, он не знал, но казалось, целую вечность. Когда слезы закончились, его начала охватывать паника. Ему представилось, что его никто никогда не найдет, что он так и просидит остаток жизни с мертвым человеком, у которого, казалось, никогда не перестанет течь кровь из отверстия в виске. Собрав последние силы, он стал бороться, чтобы освободиться, пытаясь выбраться из удерживавших его на стуле веревок, но это закончилось тем, что он потерял равновесие и упал набок. Так он и лежал, связанный, потный и изможденный, пока не услышал, что распахнулись двери.

Тишину нарушили краткие команды и топот тяжелых сапог по бетонному полу. Группа захвата. Никогда он еще не был так рад их видеть.

Проверив окрестности, они освободили его и вывели к ожидавшей «скорой помощи». На улице стояло несколько полицейских машин, и чуть поодаль он заметил машину Урсулы. Госкомиссия уже прибыла или подъезжает. Что бы он там ни сделал, чтобы его вышвырнули, он понимал, что после случившегося вернуться обратно ему будет трудно. Кто-то станет утверждать, что у него на руках кровь главного редактора. Возражать будет сложно. Полицейские оставили его возле «скорой помощи», где им сразу занялись одетые в зеленую форму врачи. Проверяли они его совершенно напрасно, он уже знал, что физически не пострадал. Травму он получил внутри. С этой болью ему придется жить. Долго. Ему дали одеяло и бутылку воды и отвели к полицейской машине. Покидать место преступления казалось странным, но отвечавшие за него полицейские получили строгий приказ – после медицинского осмотра отвезти его прямо в Управление полиции.

Теперь он сидел в одной из допросных и ждал. Ему много раз доводилось бывать в этой безликой комнате, но никогда не приходилось кого-нибудь ждать. Сейчас роли поменялись, и, сидя с одеялом, почти пустой бутылкой воды и страхом в качестве единственной компании, он чувствовал себя подозреваемым.

Спустя какое-то время, показавшееся еще одной вечностью, вошли Торкель и Билли. Оба коротко поздоровались. Торкель – профессионально, но с явным отмежеванием. Билли – приветливее, но, естественно, проявив сдержанность.

– Все из-за этого интервью, – сказал Торкель, устремив взгляд на Себастиана. – Без него Чельман остался бы в живых.

– Нет, он умер не из-за того, что опубликовал интервью, – проговорил Себастиан. Конечно, он слишком устал, но все-таки чувствовал необходимость защищаться. – А потому, что распространял идиотизм, глупость и примитивизм.

– Откуда ты это знаешь?

– Он так сказал. Убийца.

– Значит, тот факт, что Чельман умирает на следующий день после публикации, случайность? – В голосе Торкеля отчетливо слышалось недоверие.

– Не знаю. Возможно, оно подтолкнуло его, но не было решающим. – Себастиан посмотрел Торкелю в глаза в надежде, что это поможет его убедить.

– Он хотел взять верх надо мной. Я был там из-за интервью. Чельмана он убил бы все равно.

Себастиан умолк. Больше он защищаться не собирался. Был не в силах. На рассудочном уровне он понимал, что все было так, как он сказал. На эмоциональном уровне дело обстояло совершенно по-другому.

Он разозлил убийцу. Спровоцировал и бросил ему вызов, а когда дело дошло до доказательств, когда у него в руках оказалась человеческая жизнь, он потерпел неудачу, и человек умер.

Рассудок и эмоция.

Эмоции еще долго будут превалировать.

Торкель сел. Он, похоже, слегка успокоился.

– Ладно, допустим, что ты прав.

– Я прав, – вставил Себастиан.

– Ты видел что-нибудь, способное нам помочь? – спросил Торкель, притворившись, что не слышал его реплики.

Себастиан отрицательно покачал головой.

– Он все время был в маске. В балаклаве. Но думаю, я узнаю голос, если снова его услышу.

– Где тебя похитили? – наклоняясь вперед, спросил Билли.

– Дома, с помощью какого-то средства, напоминающего хлороформ. Он позвонил в дверь.

– Я хочу послать туда криминалиста. Он может поехать с тобой, когда мы закончим?

– Конечно. Вы знаете что-нибудь еще? Со вчерашнего дня что-нибудь произошло? – спросил Себастиан. Никто из них ничего не сказал, но Билли быстро покосился на Торкеля. Себастиан понял: это что-то означает.

– Ситуация с поздним приемом Оливии Йонсон что-нибудь дала? – осторожно поинтересовался он.

Они не ответили. Ощущение было ужасным. Чувствовать себя ответственным за смерть человека и в то же время быть полностью исключенным из группы, частью которой ты являлся.