Лиз Мур - Алая река

«Задержан подозреваемый в совершении кенсингтонских убийств», – гласит заголовок.

На фото – Роберт Малви-младший. Кажется, что глядит прямо на меня, причем с той же злобой, что и тогда, в суде.

Оказывается, Малви арестовали сегодня в связи с убийствами после того, как источник, пожелавший остаться неизвестным, сообщил, что видел его на месте первого убийства. Информацию подтвердила и видеозапись. Экспертиза ДНК доказывает несомненность контактов Малви со второй и третьей жертвами.

Отвожу взгляд от фото.

– Вспомнила наконец-то!

– Что ты вспомнила, Мик? – Давно Трумен рта не раскрывал.

– Где видела этого типа. А то прямо весь мозг сломала: физиономия знакомая, а откуда знакомая – не могу понять, и всё… Так вот, я видела этого Малви, когда мы нашли первую жертву. Я ему еще сказала: «Вам не следует здесь находиться, сэр». Он не отреагировал.

Наконец решаюсь взглянуть на Трумена. Он удивительно серьезен.

– Да в чем проблема? Что я такого сделала?

Трумен не выдерживает:

– Мик, все с тобой ясно. Это у тебя на почве переживаний. Из-за сестры разнервничалась. Навоображала всякого.

– Из-за сестры! Да она надо мной небось потешается. Завела себе очередного, а от нынешнего прячется… Может, прямо сейчас сидит и ржет. Вот, думает, а Мики-то меня ищет, ха-ха-ха!

Трясу головой. Что-то я совсем стала никудышная. Малви не опознала вовремя… Он-то меня запомнил, еще как запомнил. Он мне в лицо ухмылялся. А я, вся на эмоциях, такую улику проворонила… Еще мечтала о карьере следователя! Последние недели ясно дают понять: это не для меня.

Заказываю еще пива. И, вспомнив, что пил Ди Паоло, – виски со льдом. Потом вторую порцию. И третью.

– Будешь, Трумен? Нет?.. Ну, как знаешь.

– Полегче, Мики. Притормози, – советует он.

Не хочу притормаживать. Хочу мчаться на максимальной скорости. Чтобы проскочить этот дурацкий эпизод. Чтобы он поскорее остался в прошлом.

– Ладно, Трумен, уговорил.

(Сказано распухшим, заплетающимся языком. Как же я теперь домой поеду? Мне бы голову на стол положить и спать, спать…)

Трумен колеблется.

– Это я виноват, – наконец выдавливает он. – К Клиру у меня личная неприязнь, под ее влиянием я и внушил тебе подозрения. Просто о нем столько болтали, что…

Следует пауза.

– В твоем случае сорваться было как раз плюнуть. Клир с тобой гадко поступил. А у меня к нему всегда была неприязнь, – повторяет Трумен.

На некоторое время умолкаем.

– Все равно непонятно, что ему понадобилось в Кенсингтоне, – упираюсь я.

Трумен пожимает плечами.

– Например, он работает под прикрытием. Сейчас этот вид расследований широко используется. Особенно в авральных ситуациях. И не могут ведь посылать на задание все время одних и тех же. Нужны новые лица, вот Клир и…

Качаю головой.

– Нет. Он – следователь, а не солдат Армии спасения.

– Этого ты наверняка знать не можешь, Мики. Нас с тобой в круг посвященных не приглашали.

Свет над столом неестественно яркий. Даже странно, что дает его лампа с абажуром в стиле Тиффани. Что интересно: Луис Комфорт Тиффани учился в Вест-Честере, в военной академии. То есть несколько лет провел в Пенсильвании. Этот конкретный абажур – явно подделка. Грубо выглядит. Должен интимную атмосферу создавать, а сам нервирует, как стробоскоп в черно-белых детективах. И вот, под этим резким светом, я вдруг осознаю: работа меня целиком поглотила, сначала я – офицер полиции, а потом уже все остальное. А ведь этой самой работы я могу запросто лишиться, если Ди Паоло вздумает шепнуть кому надо пару слов. Смешно.

– Нам не соскочить, Трумен. Нам не соскочить.

Трумен, похоже, не понимает, о чем я. Смотрит сочувственно. Почти нежно. Будто сейчас по щеке меня погладит.

– Мики, ты сегодня сама не своя. Мне за тебя тревожно.

– Не парься, Трумен. Всё в ажуре.

Продолжаю смеяться. Сама чувствую: смех отдает сумашедшиной.

– Давай-ка я тебя домой отвезу, – предлагает Трумен.

Иду за ним. У дверей спотыкаюсь и едва не падаю.

Трумен перехватывает меня поперек туловища – и не отпускает до самой машины. Какая же сильная у него рука! Мысль об этой силе волнует, под его ладонью тело напрягается. Ощущаю слабый запах – вероятно, от кондиционера для белья. Никогда у нас с Труменом не было такого тесного контакта. Никаких отрицательных эмоций на эту тему. Эмоции сплошь положительные. Как хорошо, как приятно, когда тебя поддерживают в прямом смысле слова. Обнимаю Трумена за шею, прижимаюсь виском к его виску.

«Ниссан» припаркован в квартале от бара. Трумен тащит меня на другую сторону, прислоняет к пассажирской двери. Жмет на брелок, и машина отзывается двойным писком. По тихой и пустынной улице разносится эхо. Трумен тянется, чтобы открыть дверь. Я ему мешаю – но не двигаюсь с места.

– Мик, пусти. Я отвезу тебя домой.

Смотрю ему в лицо. Как я раньше не понимала – насчет всего мира и насчет нас с Труменом? Это же э-ле-мен-тар-но! До смешного просто! Трумен почти десять лет рядом, можно сказать, бок о бок со мной. Где были мои глаза? Вот, пожалуйста: мы даже дышим сейчас в унисон, учащенно дышим.

И я целую его в щеку.

– Мик, – произносит Трумен. Кладет ладонь мне на плечо. Моя ладонь оказывается у него на щеке. Он ведь в баре хотел меня погладить по щеке, так? Вот сейчас я сама его поглажу.

– Постой, – говорит Трумен. Но не двигается с места. Тогда я целую его в губы. И он мне отвечает. Целое мгновение. А потом почти отшатывается.

– Нет, – говорит Трумен. – Мики, это неправильно.

И отступает еще на пару шагов. Пространство между нами создает.

– Это неправильно, Мик, – повторяет Трумен.

– Очень даже правильно.

Его лицо делается каменным.

– Послушай, Мик. Я… кое с кем встречаюсь.

– С кем?

Выпалила не подумавши. Впрочем, меня осеняет прежде, чем Трумен успевает ответить. Фото у него на столе. Счастливая семья. Очаровательные дочки. Жена-красавица.

А старая миссис Дейвс! Как она меня впускать не хотела! Трумен сказал: «Мама надо мной квохчет».

– Я встречаюсь с Шейлой, Мик, – сознается Трумен. – Мы решили всё исправить. Может, и получится…

Едем молча. Даже выходя из машины возле своего дома, я не говорю ни слова.

Порог переступаю под осуждающим взглядом Бетани. Стараюсь к ней не приближаться, но, конечно, она учуяла, чем от меня разит, когда брала деньги.

Просыпаюсь с чудовищным чувством стыда. Кажется, в жизни так стыдно не было.

Воспоминания о вчерашнем вечере сначала подползают, затем валятся на меня, как лавина. Закрываю лицо ладонями.

– Ох, нет! Нет-нет-нет-нет-нет…

Томас, оказывается, тайком прокрался ко мне в постель. От моих стенаний он вскакивает.

– Что – нет, мама?