Владимир Турунтаев - Проба на киллера

— Предчувствие? Нет, кажется, ничего такого не было, — Полунина смотрела на следователя как бы с недоумением, но он увидел в глубине ее карих глаз испуг и смятение. — Я ведь уже объясняла, что пришла домой усталая и вдобавок рассердилась как фурия. Какой женщине понравится, если у нее на глазах спаивают ее мужа? — Я что хочу сказать? Ну, я не знаю, почему мне в ту ночь не спалось!..

— Как бы вы сами определили характер отношений между вашим мужем и Альфонсом Митрофановым? Они были приятельские? Дружеские?

— Скорее всего, я назвала бы моего мужа и Алика Митрофанова собутыльниками, — ответила Полунина.

— Вы ведь с Митрофановым давно знакомы?

— Лет пятнадцать живем по соседству.

— Раньше не встречались? Он ведь тоже одно время работал в предприятии вагонов-ресторанов.

— Нет, мы тогда не встречались, — сказала Полунина. — Вагонов-ресторанов много.

Горелов и это сумел выяснить. Действительно, Полунина и Митрофанов работали на разных направлениях.

— Вас не удивило, что Митрофанов не пришел на похороны Алексея?

— Я не помню, был ли он на похоронах, мне тогда было не до него, — ответила Полунина, и из глаз ее покатились по щекам слезинки. Она быстро смахнула их платочком, но слезы продолжали течь. Тогда она прижала платочек к глазам и надолго застыла в такой позе.

Брянцев решил на этом прервать допрос и выписал Полуниной повестку на ближайший четверг.

— Нам с вами, Надежда Васильевна, возможно, еще не раз придется встретиться, — предупредил он участливым тоном. — Так что наберитесь терпения. А мы, со своей стороны, сделаем все возможное, чтобы найти убийцу вашего мужа.

— Понимаю, — заплаканно покивала Полунина. — Только не знаю, смогу ли я чем тут помочь…

«Главврачу психоневрологического диспансера от Полунина А.Г.

В связи с тем, что я испытываю сильное пристрастие к алкоголю, прошу поместить меня в стационар для проведения специального лечения».

«В трезвом состоянии А.Г. Полунин был аккуратен, вежлив, честен, услужлив из благородства, уравновешен. У него развитый лексикон.

К нам в отделение он поступил 16 июля в состоянии сильного психического расстройства от длительного употребления токсических доз метилового алкоголя. При поступлении в стационар был настроен весьма оптимистично, к лечению приступил с большим желанием. В течение первых недель мною проводилась подготовка к имплантации ему препарата „Esperal“.

Однако 24 июля Полунин неожиданно нарушил режим: после завтрака ушел из стационара и вернулся поздно вечером в состоянии сильного алкогольного опьянения. С этого времени его отлучки и употребление спиртного приняли систематический характер.

Проживал Полунин неподалеку от стационара. 7 августа он отпросился на несколько минут домой. Вернулся часа через полтора в сопровождении жены. Оба держались напряженно, как после ссоры. У Надежды Васильевны взгляд был опустошенный, потухший и, судя по лицу, перед приходом ко мне она плакала. Говорила она мало, стремилась побыстрее закончить разговор и уйти.

Полунин в категорической форме отказывался от лечения. Жена лишь слабо возражала ему. Было видно, что она утратила интерес к лечению мужа. Я предлагал им не спешить и подумать. Но ни тот, ни другая не шли со мной на контакт. Между собой они также мало общались. Надежда Васильевна ушла, не дождавшись окончания формальностей, связанных с выпиской ее мужа».

Вопрос: — Жаловался ли Полунин, находясь в стационаре, на сложности в семейной жизни?

Ответ: — Таких жалоб он не высказывал. И вообще в разговоре со мной или лечащим врачом старался уходить от ответов на вопросы такого рода.

«Последний раз я видела сына дня за три до его смерти, когда приходила к ним домой. Леша сидел на кухне пьяненький, опухший, нервный, красные глаза его слезились. Временами он принимался плакать. Сын никогда не делился с нами своими переживаниями, все в себе носил. И в этот раз, как я ни допытывалась, отвечал одно: „Все хорошо, мама!“.

В пьяном виде он иногда конфликтовал с женой, но эти их конфликты не носили серьезного характера. Мне кажется, мужское самолюбие сына страдало от их материального неравенства. Когда они поженились, Алеша работал старшим бухгалтером на заводе, а Надя только что устроилась в большой ресторан официанткой. Первое время у них, как будто, все было хорошо. Родилась дочь, в которой оба души не чаяли. Однако потом Надя стала зарабатывать намного больше, чем ее муж, и он из-за этого стал сильно переживать.

Сколько я знаю, Надя никогда не попрекала его маленькой зарплатой. Она вообще не делила деньги на „твои“ и „мои“. Любила покупать мужу хорошие вещи. Помню, однажды она подарила ему золотые часы с гравировкой: „От любящей женушки“. Но дорогие подарки его никогда не радовали. Никогда я не видела его веселым и во время застолий, которые любила устраивать Надя. В дни ее рождения гости приносили ей ценные подарки, а Леша покупал лишь цветы и духи, потому что покупать жене что-то дорогое на ее же деньги ему не позволяла гордость.

Помню, один раз Надя спрятала в букет роз, которые преподнес ей муж на Восьмое марта, коробочку с золотым колечком. Когда гости стали произносить тосты, Алеша тоже встал, чтобы поздравить женщин. И тут Надя сделала вид, будто случайно увидела в цветах коробочку, раскрыла ее и прямо запрыгала от радости: „Поглядите, что мне муженек подарил! Какая прелесть!“ И Алеша даже подыграл жене: „Без мерки выбирал, а, смотрите-ка, впору пришлось!“. Но потом он тихонько вышел из-за стола, и в тот вечер мы с отцом его больше не видели.

Пить он начал с тех пор, как его уволили из магазина, где он работал директором».

Первушин с интересом разглядывал цветные фотоснимки, запечатлевшие похороны Алексея Полунина. Фотографировал Игорь своей миниатюрной пластмассовой коробочкой с объективом-дырочкой посередке. Не камера — детская игрушка, однако снимки вышли на удивление четкие, в совершенно натуральных тонах и, что самое главное, детально просматривались лица и одежда стоявших у гроба людей.

Многих из тех, кто попал в объектив камеры, Первушин знал поименно.

— И телемастер тут! — удивился он, ткнув пальцем в стройного мужчину, одетого не по погоде (небо в серых облаках, ветер) в темно-зеленую безрукавку. Он стоял рядом с Полуниной и, приблизив губы к ее уху, что-то нашептывал-наговаривал ей. А Полунина слушала, приложив к глазам платочек.

— Он, что, твой знакомый? — спросил Горелов таким тоном, словно речь шла о каком-нибудь мелком мошеннике.

— Знакомый — не знакомый, а разговаривать с ним приходилось, — ответил Первушин, продолжая перебирать фотоснимки.