Клаус-Петер Вольф - Ярость [litres]

Это было первым заданием Кхалида, и он чувствовал себя как на посвящении в рыцари. Противник представлялся ему большим и опасным. Словно перед ним поставили задачу, которую сам Серкан теперь выполнить не мог, потому что был прикован к инвалидному креслу. Кхалид будет защищать этого человека ценой собственной жизни и готов принять любой вызов.

По фразе «нужно просто ее убрать» он понял, что речь идет о целой банде. Но потом Серкан пояснил:

– Это женщина. Девушка. Твоего возраста.

Он язвительно ухмыльнулся. И с отвращением добавил:

– Но ты должен быть осторожен. Она – возлюбленная Крысы .

Кхалид прекрасно знал – Серкан называет Крысой человека, из-за которого оказался в инвалидной коляске. Опасного человека. Наемного убийцу. Киллера.

Ему очень хотелось выйти с этим человеком на бой и прикончить его. Этот поступок принес бы ему столько чести! Но Серкан потребовал убить какую-то потаскуху, которая крутила шашни с этой скотиной.

Жаль, подумал Кхалид, но не стал спрашивать у Серкана, почему нельзя убить Крысу . Когда-нибудь придет и его черед, в этом Кхалид не сомневался. И надеялся, что Серкан окажет честь и позволит покончить с этим делом ему, а не Владимиру или Борису.

Он старался отбросить мысль, что ему не хочется убивать девушку. Он хотел быть воином для своей семьи. А воин в его представлении выходил на бой с превосходящими по силе противниками. С хорошо тренированными другими бойцами, а не женщинами или детьми.

Серкан хотел протянуть ему фотографию, но Кхалид не смог ее взять. Руки и пальцы вдруг перестали слушаться. Что-то парализовало его, словно воздух вдруг сделался тяжелым, как свинец. Движения стали натужными, медленными, словно воздух обрел вязкость и пленил Кхалида. Даже повернуть голову удавалось с трудом.

Серкан положил фотографию, не взятую Кхалидом, на стол, между стаканами с чаем. Сгустившийся воздух явно его не коснулся. Он высоко поднял брови.

– Какая-то проблема?

Кхалиду было тяжело даже говорить.

– Н… Нет… Все в порядке. Я только…

– Что?

Кхалид не знал, как долго длилось его молчание. Он не мог ни посмотреть на фотографию, ни взять ее в руки. И выглядел последним идиотом. Что теперь о нем подумает Серкан? Он упускает шанс, которого ждал так долго. Он хотел стать первой фигурой в окружении Серкана! Он столько времени стремился к этому мгновению, и смерть Тумма так резко приблизила его к цели.

Владимир и Борис с удовольствием бы поспешили исполнять поручение. Он же, напротив, выглядел абсолютно беспомощным. Но при этом он не мог уступить поручение русским. Ситуация становилась все сложнее.

Он не знал, что и думать, но вдруг почувствовал, что его мысли направляет и оценивает некая божественная сила.

– Я… Я… – залепетал он. – Кажется, я отравился.

Серкан Шмидтли рассмеялся и отклонился далеко назад, словно старался держаться от Кхалида как можно дальше.

– Этот кишечный вирус, который сейчас ходит?

Кхалиду вдруг стало еще хуже. Если бы у него действительно был вирус, он бы никогда не пошел к Серкану без предупреждения. Он не хотел быть виноватым в том, что на следующий день шефу станет плохо.

Из-за резинового воздуха он даже не мог успокоить Серкана жестом. Рука просто не поднималась.

– Нет-нет… Орешки! Я очень люблю орешки и, видимо, съел испорченный.

– Орешки?

– Да, орешки.

– Может, лучше поручить дело кому-нибудь еще?

Это был шок. Воздушный пузырь из клея, окруживший Кхалида, лопнул, словно кто-то проткнул его иглой. Он снова смог двигаться. Не глядя схватил фотографию и быстро вскочил, словно испугался, что ее отберут.

– Нет, – решительно заявил он, – нет, не нужно.

Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы это поручили Владимиру и Борису Кусликам.

Рита Грендель понятия не имела, куда запропастилась Анна Катрина, но рассказала, что у них с мужем тоже начались проблемы с желудком.

Веллер набрал номер Моники Таппер. Следующей в списке была Мелани Вайс. Возможно, подруги знали, где может быть Анна Катрина.

Руперта забавляло, что Веллер разыскивает собственную жену, и он наслаждался тем, что знает больше Веллера. Какое-то время он наблюдал, как коллега тщетно пытается дозвониться до Анны Катрины, и складывал перед собой гору из арахисовых очистков.

– Если честно, – сказал Руперт, отправляя в рот очередной орешек, – я не хочу знать, что именно сейчас делает моя Беата – основывает со своей матерью тайный гимнастический союз или тестирует диету на кремовых тортах. Я просто рад, что не имею к этому отношения. Наша соседка готовит ужасный компот из биоморкови… Иногда рано утром жена сидит с ним в саду и медитирует.

Он постучал себя указательным пальцем по лбу. И с довольным видом продолжил раскалывать орехи.

– Спасибо, Руперт, но я ищу свою жену, а не твою.

Руперт сменил тему:

– Думаешь, этот доктор Кайзер стал статс-секретарем, или как это там называется, только из-за фамилии? Получается, в этой теории что-то есть? И вообще, такую фамилию носить куда приятнее, чем, например, Мист или Шлюпфер [15] Кайзер ( нем. Kaiser) – император; Мист ( нем . Mist) – навоз; Шлюпфер ( нем . Schlüpfer) – панталоны. …

Веллер с грохотом поставил кружку на стол.

– Сейчас это меня совершенно не интересует, но получается, Нюссен [16] Нюссен – от нем. «Nüsse», орехи. тоже стал большой шишкой из-за фамилии, или как?

Руперт оглядел свой пакетик с орешками и ухмыльнулся.

– Да, возможно. Во всяком случае, она звучит вкусно. Напоминает о Рождестве. А может быть, этот Тумм убил себя только из-за своей нелепой фамилии.

– Лучше помолчи, Руперт, – проворчал Веллер. – Он себя не убивал!

– Это не дает тебе права затыкать меня!

– Прости, это все из-за того, что я не знаю, где Анна.

Руперт откинулся назад и бросил испорченный орешек в мусорную корзину. Но тот попал в край и со звоном отскочил от него.

– Я не хотел тебе говорить, но раз ты так просишь, придется рассказать тебе горькую правду, как мужчина мужчине.

Веллер посмотрел на Руперта. Тот продолжил:

– Однажды это происходит со всеми. Даже в самых лучших браках.

– Да что, черт побери, такое?!

– Я видел, как твоя Анна Катрина уходила с двумя молодыми парнями.

– Что? Как уходила?

Руперт встал, пнул ногой испорченный орешек и изобразил женскую походку. Покачивать бедрами оказалось больно – сразу заныл крестцово-подвздошный сустав. Он схватился за спину и скривился. А потом с усмешкой сказал:

– Это были два молокососа, из тех парней, что так нравятся женщинам, с дурацкими прическами и многозначительным взглядом. Он как бы говорит: « Да, я еще ребенок, но потом, несомненно, стану жутко прекрасным отцом ».