Ларс Кеплер - Соглядатай

— Тебе больно? — Она расстегнула на нем рубашку. — Боже, ну и синяки! Да что он с тобой сотворил? Наверное, тебе ужасно больно…

Она наклонилась и поцеловала Эрика в грудь, в шею и торопливо — в губы, прежде чем он успел отвернуться.

— Прости, — сказала она.

— Нелли, я не могу.

— Я знаю, я не собиралась… но иногда я вспоминаю, как мы тогда переспали друг с другом.

— Мы были невероятно пьяны, — напомнил Эрик.

— Я ни о чем не жалею, — мягко сказала Нелли, приблизив к нему свое лицо.

— Я тоже. — Эрик одной рукой заправил рубашку в брюки.

Какое-то время они ехали в молчании по шоссе Е -20 в направлении Гётеборга. Мимо, завывая сиренами, пронеслись машины экстренного вызова. Нелли расстегнула сумочку, опустила солнцезащитный экран с зеркалом, припудрилась и освежила помаду.

— Мы можем повторить, если захотим, — вдруг сказала она.

— Этого не будет.

— Да, я знаю… Я сама не верю в то, что говорю. Это просто фантазия, как если бы все происходило в другом измерении, — сказала Нелли.

— Мы все живем той жизнью, которой живем, — тихо возразил Эрик.

— Такие мысли — безусловно, признак почтенного возраста, — улыбнулась она.

— Любой выбор закрывает тысячи дверей и открывает тысячи новых, — сказал Эрик. — Я солгал насчет алиби, девять лет спустя ложь настигла меня, и я рискую…

— Да, ты идиот, — перебила Нелли и откинулась на спинку. — Я не верю в это алиби, но учти: если та женщина все подтвердит, я обязана буду заявить на тебя.

Эрик искоса глянул на нее.

— Хочешь заявить — заяви, — сказал он.

— Роки девять лет просидел в психушке на лекарствах, и…

— Нелли, милая, — перебил Эрик, — прости, но я не могу поддерживать этот разговор. Я ни о чем не собираюсь тебя просить, поступай, как хочешь, делай то, что кажется тебе правильным.

— Тогда я заявлю на тебя, — решила она.

— На что мне глубоко наплевать, — пробормотал Эрик.

— Впрочем, для твоего же блага, тебе не стоит быть таким ангельски-милым, когда сердишься, — улыбнулась она.

— Мне нужен психотерапевт, — вздохнул Эрик.

— Тебе нужны таблетки. — И Нелли достала из сумочки упаковку могадона.

Выдавив две капсулы, она приняла одну сама, а вторую дала Эрику. Буркнув «Твое здоровье!», он запрокинул голову и проглотил таблетку.

Эрик остановил машину возле здания школы, где преподавала Оливия Торебю. Нелли раздумывала, положив руку на дверцу.

— Мне пойти с тобой? — спросила она. — Скажи, как лучше.

— Не знаю… нет, лучше подожди меня здесь.

— Чтобы ты мог включить свое обаяние на полную мощность, — улыбнулась она.

— Так как?

— Я останусь с девушкой твоей мечты. — Нелли погладила обезьянку в розовой юбочке, свисавшую с ключа зажигания.

Эрик пересек школьный двор, спросил у охранника про Оливию Торебю и попросил предупредить ее о своем приходе.

Оливия оказалась худенькой женщиной лет пятидесяти, с бледным изнуренным лицом. Она стояла, скрестив руки, и присматривала за детьми, которые болтались на кольцах и перекладинах игровой площадки. Время от времени кто-нибудь из ребят звал ее, иногда подбегал за какой-нибудь помощью.

— Оливия? Меня зовут Эрик Мария Барк, я врач. — Эрик протянул ей визитку.

— Врач, — повторила Оливия и сунула карточку в карман.

— Мне надо поговорить с вами о Роки Чюрклунде.

Истощенное лицо на несколько секунд напряглось, после чего приняло прежнее безучастное выражение.

— Опять полиция, — только и сказала Оливия.

— Я говорил с Роки Чюрклундом, и он…

— Я уже сказала, что не знаю никого с таким именем, — отрезала Оливия.

— Это мне известно, — терпеливо сказал Эрик. — Но он упоминал о вас.

— Я понятия не имею, откуда он знает мое имя.

Она увидела, как дети, игравшие в лошадку, накинули прыгалки «лошадке» на шею, кинулась к ним и переместила скакалку так, что теперь она обвила пояс.

— Вообще мой рабочий день закончен, — заметила она, вернувшись к Эрику.

— Дайте мне несколько минут.

— К сожалению, мне пора домой. Надо готовить развивающую беседу для двадцати двух детей. — Оливия пошла к зданию школы.

— Я уверен, что Роки Чюрклунда осудили за убийство, которого он не совершал, — сказал Эрик, торопливо шагая за ней.

— Печально слышать, но…

— Он был священником, но в то же время — героиновым наркоманом. Он использовал близких людей…

Оливия замерла в тени перед лестницей и повернулась к Эрику.

— Он был абсолютно беззастенчивым человеком, — проговорила она без выражения.

— Я понял это. Однако же он не заслужил приговора за убийство, которого не совершал.

Седая прядь упала Оливии на лоб, и она сдула волосы.

— У меня могут быть неприятности, если вначале я солгала полиции?

— Только если вы солгали в суде под присягой.

— Понятно, — сказала Оливия, и тонкие губы нервно дернулись.

Они сели на ступеньки. Оливия посмотрела на игровую площадку, ногтем сняла с джинсов соринку и кашлянула.

— В те времена я была совсем другим человеком и не хочу оказаться замешанной в этом теперь, — тихо пояснила она. — Но я знала его тогда, это правда.

— Он говорит, вы можете подтвердить его алиби.

— Могу, — согласилась она и тяжело сглотнула.

— Вы уверены?

Оливия кивнула; подбородок у нее задрожал, и она снова опустила взгляд.

— Прошло девять лет, — напомнил Эрик.

Оливия пыталась проглотить вставший в горле комок; она потерла под носом, подняла заблестевшие глаза и снова тяжело сглотнула.

— Мы были в пасторской усадьбе в Рённинге… он жил там, — начала она надтреснутым голосом.

— Мы говорим о вечере пятнадцатого апреля, — напомнил Эрик.

— Да. — Оливия быстро смахнула слезы со щек.

— Что вы помните?

У Оливии задрожали губы; она сильно укусила себя за нижнюю, чтобы собраться с духом, и шепотом проговорила:

— У нас была ломка. Мы начали в пятницу, и… в ночь на понедельник нам пришлось хуже всего…

— Вы уверены насчет даты?

Она кивнула и заговорила, больше не пытаясь унять дрожь в голосе:

— Мой мальчик умер в своей кроватке пятнадцатого… я обнаружила это на следующий день, внезапная младенческая смерть, это доказано, моей вины не было, но, если бы я осталась с ним, беды могло не случиться…

— Я очень сожалею…

— О Господи, — заплакала Оливия и поднялась.

Обхватив себя за плечи, Оливия отвернулась от школьного двора и заставила себя успокоиться, чтобы не дать горю излиться. Эрик предложил ей носовой платок, но она не заметила. Прерывисто дыша, она вытирала слезы.

— Много лет после этого мне хотелось просто умереть, — сказала она и снова тяжело сглотнула. — Но я уже не притрагивалась к наркотикам, ни с кем не спала… я никогда больше не беременела, у меня не было на это права, я… Он все забрал… ненавижу его за то, что он заставил меня попробовать героин, ненавижу за все…