Ларс Кеплер - Соглядатай

Их разговор прервали — мяч закатился под лавку. Прибежал какой-то малыш, и Эрик дал Оливии свой платок.

— Ничего страшного, Маркус, — ласково сказала Оливия мальчику, который стоял, уставившись на нее и зажав мяч под мышкой. — Мне просто надо высморкаться.

Мальчик кивнул и убежал. Эрик подумал о блуждающих воспоминаниях Роки. В иные мгновения своего пребывания в Карсуддене он наверняка сознавал, что осужден безвинно и причиной тому — Эрик, нарушивший обещание.

— Оливия, — тихо сказал Эрик. — Я понимаю, что это нелегко, но готовы ли вы показать под присягой, что были с Роки в момент убийства?

— Да. — Женщина посмотрела ему в глаза.

Эрик поблагодарил — и тут увидел, что Нелли стоит за детской площадкой и наблюдает за ними. Он пошел назад к машине, размышляя над тем, заявит ли она на него, когда все узнает. Может быть, ему самому стоит прибегнуть к «закону Марии» [10] «Закон Марии» обязывает медперсонал ставить специальную комиссию в известность о том, что лечение может содержать риски или быть опасным для пациента. Название закона связано с больницей св. Марии, где в 1936 году четыре человека умерли из-за врачебной ошибки. , прежде чем Нелли сделает это.

Краска подсыхала; Эрик и Мадде осторожно сняли малярный скотч с плинтусов и рам — дверной и оконной, свернули плотную, неподатливую защитную бумагу и сняли целлофан с мебели, сдвинутой на середину комнаты. Даже после двух таблеток успокоительного в Эрике все еще перекатывалась тревога, когда он думал о священнике, просидевшем в заключении дольше, чем успела прожить Мадде, — из-за его, Эрика, лжи.

Они привели детскую в порядок, прежде чем в дверь позвонил курьер из пиццерии. Мадлен взяла Эрика за руку, и они пошли открывать.

— Здорово получилось? — спросила Джеки, когда они вошли на кухню.

— Ужасно здорово. — Мадде посмотрела на Эрика.

Снаружи, на улице, сквозь прозрачный солнечный свет накрапывал дождик, и день был приятно долгим, как в детстве. Эрик разрезал пиццу, разложил по тарелкам.

— Роботы едят пиццу, — довольным голосом заметила Мадде.

У девочки было умиротворенное лицо, а на сердце так легко, что она запела песенку из диснеевского мультфильма «Холодное сердце», хотя Джеки несколько раз порывалась сказать, что за столом не поют.

— Умный робот, — приговаривала Мадде, глядя на Эрика.

— А вдруг он, и правда, заржавеет? — улыбнулась Джеки — и тут почувствовала что-то у себя под ногой.

— Не заржавеет, — ответила девочка.

— Мадде, что это? — спросила Джеки и осторожно покачала упаковкой морфин-меда, который, видимо, выпал у Эрика из пиджака, висевшего на спинке стула.

— Это мое, — сказал он. — Просто упаковка альведона.

Эрик забрал таблетки и сунул в карман.

— Эрик, — начала Джеки, — можно попросить тебя об одолжении?.. У Мадде матч в среду, а я играю на вечерней службе в церкви Хессельбю… Не хочу обременять тебя, это вроде бы неправильно, но Росита, которая обычно приводит Мадде домой, всю неделю болеет.

— Хочешь, чтобы я забрал ее?

— Мама, я могу дойти сама, стадион всего-то в Эстермальме, — тут же сказала Мадде.

— Тебе категорически нельзя ходить по улице одной, — всполошилась Джеки.

— Я ее заберу, — пообещал Эрик.

— Там довольно опасная дорога, — серьезно пояснила Джеки.

— Лидингёвэген и Вальхаллавэген — черт знает что, — согласился Эрик.

— У нее есть ключ, и если у тебя дела, то оставаться не нужно. Я приду домой около восьми.

— Может быть, я даже успею посмотреть матч, — радостно сообщил Эрик Мадде.

— Эрик, я бесконечно благодарна, обещаю больше ни о чем не просить.

— Перестань, ясно, что я ее заберу. Мне даже приятно.

Джеки еле слышно прошептала «спасибо», и он встал, чтобы убрать со стола, — но в кармане рубашки зажужжал телефон.

Звонил Касиллас из районной больницы Карсуддена. После встречи с Оливией Торебю Эрик позвонил ему, спросил, какие у Роки Чюрклунда шансы на побывки и пробный выход за пределы больницы.

— Сегодня я разговаривал с административным судом, — начал Касиллас. — Ничего удивительного, что мы с тобой мыслим одинаково.

— Прекрасно, — сказал Эрик.

— Проблема в том, что Роки сам не хочет выписываться… твердит, что убил женщину и не заслужил свободы.

— Я могу поговорить с ним, — торопливо предложил Эрик.

— Только надо поспешить, чтобы успеть уладить дело до конца квартала.

Через полтора часа Эрик входил в бронированные двери отделения D-4; его провели по коридору, и он вышел в огороженный прогулочный двор. Все пациенты из отделения Роки совершили тяжкие преступления под влиянием серьезных психических заболеваний, но большинство благодаря лечению чувствовали себя неплохо и уже не были опасны.

За высокой решеткой стлалась живая изгородь. Кусты протягивали ветки сквозь прутья, словно просились в прогулочный двор.

Роки прищурился, глядя на идущего к нему по гравийной дорожке Эрика, — солнечного света не хватало.

— Сегодня нет вкусных таблеток, доктор?

— Увы.

Какой-то мужчина, остановившись поодаль, окликнул Роки, но тот не обратил внимания.

— Я встречался с Оливией Торебю, — начал Эрик.

— Кто это?

— Мы говорили о ней в прошлый раз… и она подтвердила твое алиби.

— Алиби по какому поводу?

— Убийство Ребекки Ханссон.

— Хорошо, — улыбнулся Роки и огромной ручищей пошевелил серые, как сталь, волосы.

— Она была героиновой наркоманкой, и ее свидетельство в то время вряд ли имело бы вес в суде, но теперь ты должен знать: все указывает на то, что ты невиновен.

— Ты имеешь в виду, что все это — по-настоящему? — с недоверием спросил Роки.

— Да.

— Алиби, — повторил Роки себе под нос.

— Оливия Торебю живет сейчас совсем другой жизнью, она уверена в своих показаниях. Вы были вместе, когда произошло убийство.

Роки не сводил глаз с Эрика.

— Так я не убивал Ребекку Ханссон? — спокойно спросил он.

— Думаю, не убивал. — Эрик не пытался отвести взгляд.

— Насколько она уверена? — У Роки напряглись челюсти.

— Она знает это наверняка, потому что вы вместе переживали ломку в ночь убийства… и в эту же ночь с ее сыном случилась внезапная младенческая смерть.

Роки кивнул и уставился в белесое небо.

— И ее слова соответствуют записи в регистре причин смерти, — закончил Эрик.

— Значит, все это дерьмо было ни за что, — сказал Роки, доставая из кармана джинсов мятую пачку сигарет.

— Она была наркоманкой, и я не думаю, что в суде первой инстанции ее свидетельство имело бы вес, — повторил Эрик.

— И все же я угодил сюда, но чувствовал бы себя по-другому, если бы знал…

Ветер дул между больничными корпусами, сквозняки поднимали пыль и мелкий мусор в лучах пробивающегося сквозь парковые деревья солнца. Мужчина, окликнувший Роки, направлялся к ним по гравийной площадке. Эрик видел его одутловатое от лекарств лицо и неказистые татуировки на щеках и лбу, когда он, шепча, прошел мимо них.