Геннадий Сорокин - Письмо ни от кого

Я молча рассматривал ее ноги и думал: «Ну не сволочь ли? Могла бы позвонить на работу и предупредить. Если у нее в гостях мужик, то она же не пару часов назад с ним познакомилась. Волосенки-то уверенно кудри держат. Полдня надо в бигуди ходить, чтобы прямые, как солома, волосы колечками изогнулись. А платье? Оно же новое, хоть и облегающее, но кое-где топорщится – значит, еще не успело обноситься по фигуре. Она заранее к визиту этого мужика готовилась: платье прикупила, укладку сделала. А меня как запасной вариант держала».

– Я все понял. Поступим так, – ловя ее реакцию, я поднял голову и посмотрел Наталье в глаза.

Я ожидал увидеть в них растерянность или хоть каплю раскаяния, но наткнулся на холодную, злую решимость. Она была не настроена выслушивать меня. Я был лишним в ее жизни, в ее квартире и даже в ее подъезде.

– Наташа, сейчас ты выведешь Арину на кухню, я подарю ей куклу и уйду. Если у тебя гость, то пускай посидит пару минут в одиночестве, я много времени у вас не займу.

– Андрей, ты не войдешь в квартиру.

– Ты это серьезно? – угрожающе усмехнулся я.

– Если ты хоть пальцем прикоснешься к двери, то я подниму крик на весь подъезд, и соседи вызовут милицию. Я понимаю, что тебе ничего не будет, но Новый год ты испортишь и себе, и мне. Ты испортишь Новый год Арине. Подумай о ней. Арина не заслужила, чтобы ты лишал ее праздника.

– Куклу подаришь? – упавшим голосом спросил я.

– Нет. Потом договоримся, ты придешь и сам подаришь. Сегодня уходи.

Как два врага, мы стояли на площадке и смотрели в глаза друг другу. Она не выдержала первой и отвела взгляд.

– Иди, Андрей, не ломай мне жизнь, – тихо попросила она.

Я ничего не ответил и пошел вниз.

На улице ветер стих, стало умиротворенно тихо. Во дворе – ни одного человека, только свет в каждом окне, только тени за шторами и цветомузыка в доме напротив. Праздник! Главный праздник в году. Все добрые люди уже таскают бутерброды с накрытого стола, выпивают, заставляют детишек читать стишки с табуретки, и только я, как одинокий волк, должен брести неизвестно куда.

Я подошел к мусорному контейнеру, достал куклу из коробки, замахнулся, чтобы врезать ею по бортику, но передумал.

«От удара у куклы отлетит голова. Две оторванные головы за сутки – это перебор».

Я бросил куклу вниз головой в контейнер.

– Живи, куколка! На свалке себе нового хозяина найдешь.

В игрушке от встряски сработал говорящий механизм. Из контейнера донеслось «ма-ма, ма-ма».

«Да, да, и мама, и папа, – начиная злиться, подумал я. – Мама себе нового папу нашла, а старого послала, куда подальше. Все бы не так обидно было, если бы она предупредила меня заранее. Я бы успел все переиграть: либо сам к кому-нибудь в гости напросился, либо к себе гостей пригласил. Машу-богомола бы позвал. Рыкнул бы на нее, она бы безропотно прискакала, куда велят».

На проспекте еще теплилась жизнь: проезжали одинокие автомобили, спешили в уютные теплые квартиры последние прохожие. Какой-то чудак нес небольшую елочку.

– Сколько времени, не подскажете? – спросил он.

– Половина десятого. Если поднажмешь, то еще нарядить успеешь.

– Успею! – заверил мужик.

«Что же, придется встречать Новый год одному. Без елки, без гостей, без водки».

Я встал у перекрестка, еще раз про себя повторил слово «водка» и чуть не взвыл от обиды и отчаяния: дома у меня не было ни капли спиртного. И шампанское, и коньяк – все было у Наташки! Как Новый год встречать? Такси уже не ходят, а если попадется автомобиль с зеленым глазком, то таксист за бутылку вломит рублей пятьдесят, не меньше. У меня с собой только две десятки, на огнетушитель бормотухи – и то не хватит. Что делать-то, черт возьми? Вернуться к Наташке и потребовать свой коньяк назад? А если она дверь не откроет и вызовет милицию? Позвонит по «02» и скажет: «Приезжайте скорее! Ко мне ломится какой-то пьяница, помогите!» Примчатся ведь, объясняться с коллегами придется.

Еще ничего не решив, я стоял у пешеходного перехода и смотрел, как меняются огни на светофоре: красный-желтый-зеленый, красный…

– Андрей Николаевич, тебя не подвезти? – спросил знакомый голос.

Я повернулся. Рядом со мной стояла «Волга», в приоткрытое окно передней двери выглядывал Ковалик.

«Это судьба, – отчетливо осознал я. – Коварная синусоида кинула меня в самый низ, она дала мне прочувствовать обиду и отчаяние и тут же вытолкнула наверх. Не жмот же Ковалик, даст бутылку взаймы. У него-то лишний пузырь наверняка есть».

Я сел на заднее сиденье «Волги».

– Тебе куда? – перегнувшись через сиденье, спросил директор «Встречи».

– Тут такое дело, Евгений Викторович, в двух словах не опишешь. Мне, честно говоря, хоть куда. Так получилось, что я остался на Новый год без друзей, без спиртного и даже без закуски. Мамаша моего ребенка кинула меня, с хахалем сейчас сидит, мой коньячок пьет, а я…

– Поехали с нами, – Ковалик не стал меня дослушивать.

– Еще раз здравствуйте, – подала голос девушка, сидящая рядом.

– Машенька, – расчувствовался я. – Если бы ты знала, как рад тебя видеть! Минуту назад о тебе думал. Не веришь? Я по выходным дням никогда не вру. Я, правда, о тебе думал.

От избытка чувств я положил Ивлевой ладонь на колено. Она очень аккуратно сняла мою руку. Да ладно, я не в обиде! Это же прекрасно – выйти из темного леса к людям! Цивилизация, общество, коллектив! Это не маргиналы, с которыми любил встречать Новый год Максим Горький, это современные образованные и отзывчивые люди, буквально мои друзья. Плевать, что Новый год придется встречать с проституткой и ее сутенером. Всяко лучше поднимать бокал в веселой компании, чем одному в пустой квартире пялиться в телевизор.

«Наталья, тебе – амнистия! – ликовал внутри меня воспрянувший от уныния человек. – Не буду я мстить за твою подлянку. Пей мое шампанское, кушай мои конфеты, целуйся с мужиком-не-босяком, наслаждайся жизнью! Я все прощаю. Синусоида влечет меня черт знает куда, и мне не до мелочных обид».

Около кафе «Встреча» мы остановились.

– Приехали! – объявил Ковалик.

У дверей кафе Евгений Викторович придержал меня:

– Андрей Николаевич, давай договоримся так: мы приехали отдыхать. Ты не ходишь по кафе, ничего не вынюхиваешь, не высматриваешь, персонал и моих гостей ни о чем не расспрашиваешь. Приедешь в будний день – ползай по залу с лупой, сколько захочешь, а сегодня – не надо. Договорились?

– Конечно, – не задумываясь, ответил я.

В знакомом фойе у зеркала прихорашивалась Маша Ивлева. На ней было импортное серое полушерстяное платье. Удивительное дело – платье преобразило фигуру Ивлевой, она стала похожа на стройную фигуристую девушку, а не на заморыша-худышку, напялившую на себя одежду на два размера больше.