Генрих Эрлих - Древо жизни

Как видно, фрейдистские комплексы Северина не беспокоили, ни в себе, ни в других. Зигмунд Фрейд со своими теориями занимал в его жизненной шкале ценностей место чуть выше йети и зомби, не наше все это, либидо, конечно, есть и, Бог даст, еще долго будет, а всякие комплексы и тем более психоанализ — это не про нас и не для нас. У нас другие методы, если вдруг заплохеет на душе, иногда по непонятной причине, так по ноль-семь на брата в узком кругу старых друзей — как рукой снимет. Главное же, что для объяснения поступков других людей, тем более преступников, Северин прекрасно обходился куда более простыми мотивами и комплексами.

Освобожденный от высоких раздумий и забот о послушной машине, которая, казалось, сама прокладывала себе путь, Северин принялся обозревать окрестности дороги, которые по русской традиции и по близости к Москве были почти сплошь заняты деревнями и дачными поселками с редкими вкраплениями рощ, лугов и пойм малых речушек. И пришел к неожиданному выводу: «А ведь весна!»

Последний раз он вот так всматривался в окружающую природу неделю назад, во дворе злополучного дома, когда только-только проклюнулись почки на смородине, калине и березах, в тенистых местах еще лежали сугробы ноздреватого снега с траурной каймой осевшей за долгую зиму городской пыли по краям, на открытых участках земля была укрыта бурым слоем слежавшейся за зиму листвы. Сейчас же все вокруг было зелено нежной весенней зеленью, кое-где первые цветы, обгоняя в росте траву, выбрасывали вверх свои бутоны, покрывая землю пушистыми желтыми и сиреневыми ковриками. И люди проснулись от зимней спячки, всюду виднелись следы их праздничных трудов, влажно блестели свежевскопанные грядки, на клумбах уже вовсю цвели нежные нарциссы и крокусы, свободно дышала очищенная от палой листвы земля, почти у каждого участка дымились огромные кучи прошлогоднего праха. Людей, правда, почти не было видно, разве что выйдет какой-нибудь мужчина поворошить костер, замрет ненадолго, глядя на разгорающийся огонь, и поспешит обратно, к накрытому столу. Несмотря на безлюдность, последовал еще один неожиданный вывод: «Жизнь кипит!»

Но почему-то этот оптимистичный возглас породил грустные мысли, которые счастливо миновали Северина чуть раньше, когда они, казалось бы, были более уместны. Мысли о том, что жизнь кипит, но как-то в стороне, что вот уже несколько лет, как жизнь его превратилась в какую-то рутину, череда дел на службе, череда подруг, которые не забывались, но и не западали глубоко в сердце, периодические, не редкие и не частые, выходы в свет, в театры, на концерты, спонтанные встречи с немногочисленными старыми друзьями, встречи, которые все чаще напоминали те самые психотерапевтические сеансы с ноль-семь на брата. «Наша, мужики, жизнь — это хаос без направляющего вектора», — сказал кто-то, Северин не помнил точно кто, на одной из таких встреч.

Ему бы в этот момент посмотреть направо, на сидящую рядом Наташу, все его грустные мысли как рукой бы сняло, даже без всяких пассов. Вот он — направляющий вектор, вот он — смысл жизни, вот она — сама жизнь! Но он продолжал смотреть влево, тем более что череда садовых участков вдруг сменилась негустым сосняком, прошитым лучами клонящегося к закату солнца. «Как красиво! — подумал Северин. — Просто, безыскусно, но удивительно красиво. Почему же я эту-то красоту перестал замечать?! А ведь раньше замечал».

Вспомнилось, как в его школьные годы родители во всякий свободный день стремились «на природу» и как он радовался этим поездкам, как сам, повзрослев, частенько, один или с компанией, уезжал куда-нибудь подальше от Москвы, чтобы просто побродить по лесу, посидеть у костра на берегу какой-нибудь речушки, поговорить с друзьями о высоком, на природе почему-то всегда говорилось только о высоком, или, расстелив на траве предусмотрительно захваченную отцовскую плащ-палатку, поваляться на ней с подружкой, не без этого. Даже с «бывшей» ездил, первые года два после свадьбы. Потом как отрезало. Не то чтобы он безвылазно пребывал в Москве, превратившись в классического «человека городского», падающего в обморок от воздуха без примеси автомобильных выхлопов и испытывающего приступы агорафобии в отсутствие каменных коробок вокруг и толпы людей. Нет, он выезжал, и нередко, но уже не на природу, а «на шашлыки». Жизнь концентрировалась вокруг мангала и стола, все остальное было фоном, фоном, который он перестал сначала различать, а потом замечать.

Московская область, город Сергиев Посад, 9 мая 2005 года, пять часов дня

Лексус, радуясь свободе и задумчивости ездока, мчался привычной дорогой, никуда не сворачивая, все вперед и вперед. Промелькнула табличка «Сергиев Посад», Ярославское шоссе незаметно превратилось в Московское, потом в проспект Красной Армии. И тут ездок вдруг очнулся, властно бросил его вправо и заставил остановиться на обочине.

Северин не очнулся, скорее наоборот, остолбенел. Перед ним, в некотором отдалении, стремилась ввысь, переливаясь всеми цветами радуги, Лавра в окружении нежно-зеленого, прозрачного кружева высоких деревьев. «Почему я и этого раньше не видел? — продлилась прерванная мысль. — Или видел, но забыл. Ведь я проезжал здесь не один раз, должен был проезжать, мчался мимо, не поворачивая головы, спеша по каким-то делам, думая о каких-то делах. Ну, не может же такого быть! Конечно, не может, — услужливо подсказало сознание, привычно ища рациональное объяснение, — здесь, наверно, есть объездная дорога, ты просто не заметил указатель. Да, наверно так, — покорно согласился он, — указатель, уводивший меня в сторону, на какую-то объездную, нужную кому-то другому дорогу, замечал, а вот этого не замечал. А может быть, дело в том, что из джипа лучше видно, чем из твоей девятки, — ехидно заметил внутренний голос, — помнится, один твой подследственный что-то говорил по этому поводу. Ну уж нет, — резко ответил он, — как раз наоборот, вообще, лучше всех видят и все замечают те, кто ходит пешком».

— Это ты вовремя сообразил, — донесся до него голос Наташи, — а то я что-то отключилась. Да где же он?! — воскликнула она, роясь в сумочке.

— Его ищешь? — сказал Северин, протягивая телефон.

Наташа схватила телефон, несколько раз нажала на кнопки, все более недоумевая, потом понимающе кивнула и быстро набрала номер.

— Дед, это я, — радостно возвестила она, — мы приехали. Какие указания? — из трубки донеслось возмущенное квохтанье. — Ну да, с Жениного звоню, мой испортился… Да, понимаю, что ты волновался… Что весь день звонил… Ну, так получилось… Все хорошо, все просто прекрасно… Да, рядом, не хочешь?… Поняла, поняла… Все, ждем! Все, едем!

Последнее адресовалось Северину, но он не спешил трогаться с места. Он и разговор-то Наташи с дедом слушал вполуха, как зачарованный глядя на две, стоящие почти вплотную церкви, находившиеся прямо напротив него, метрах в ста от стены Лавры. Были они просты и безыскусны, но почему-то брали за сердце.