Стефан Анхем - Жертва без лица. Девятая могила

Лилья и Утес кивнули. Муландер пожал плечами.

– Что-то вроде отдельно стоящего дома без соседей, – продолжила Тувессон.

– Или какого-нибудь рабочего помещения, – сказал Утес.

– Рядом с рельсами, – заключила Лилья.

Тувессон задумчиво кивнула.

– Да, почему бы и нет? Я, наверное, поеду осмотрю места вокруг источника Рамлеса Брунн. Терять нам нечего.

– Кроме времени. Не знаю, как вы, но, по-моему, в нашей ситуации это дефицитный товар, – сказал Муландер и вышел из комнаты.

Лилья посмотрела ему вслед и повернулась к остальным.

– Что это с ним? Весь такой хмурый и недовольный.

– Он просто устал, – сказала Тувессон. – А кто нет?

– Думаю, он хмурый из-за того, что все идет не по его сценарию, – возразил Утес.

Тут зазвонил телефон Тувессон.

– Говорит Астрид Тувессон. Да, это так… Что? Самоубийство? Что вы такое… – Она повернулась к Лилье и Утесу. – Но я не понимаю. Как? И где?

Дуня Хоугор, выйдя из лифта и направившись в подразделение насильственных преступлений, как никогда постаралась придать себе беспечный вид. Она пришла сюда только работать, и ничего другого. Слейзнера видно не было. Но дверь в его кабинет была закрыта, а это означало, что он на месте. Если не выскользнул через какой-нибудь запасной выход.

Она вошла в свой компьютер, кликнула на входящие мейлы и увидела, что получила ответ от более или менее всех газет, к которым обращалась. Она просила их прислать все снимки, сделанные в комнате ожидания рядом с отделением, где лежал Мортен Стенструп, и, к ее удивлению, почти все охотно согласились. Из акул только «Юлландспостен» не выказала энтузиазма и потребовала гарантий, что они первые узнают новость, если окажется, что на их фото изображено что-то интересное.

Поэтому она начала с просмотра снимков оттуда и почувствовала своего рода облегчение, когда оказалось, что не может найти на них ни одного незнакомого лица. Она точно знала, кто пишет в каждой газете. Потом взялась за «Политикен» и пролистала большое количество фотографий самой себя, на которых она выглядела как полная развалина, нуждающаяся во всевозможном уходе. Потная, ненакрашенная и с такими темными кругами под глазами, как будто их нарисовали специально.

Радовало только то, что ни один из снимков не опубликован. Может быть, даже журналисты способны на милосердие? Или просто понимают, что не получат от нее ни одного интервью или предварительной информации, если им придет в голову напечатать хоть одно такое фото.

Дуня нашла его спустя полтора часа. В том, что это он, не было никаких сомнений. Снимок был сделан с высоты птичьего полета, словно фотограф держал фотоаппарат высоко над головой и щелкал наугад. Для публикации он не представлял никакой ценности – внизу виднелись срезанные головы журналистов с редкими волосами. Но для нее это фото – почти само совершенство.

Снимок изображал ряд стульев у самой дальней стены. Там сидел мужчина с газетой в руках и отстраненно смотрел на весь этот переполох. Дуня навела фокус на мужчину, отметив почти идеальную резкость, хотя его лицо получилось довольно расплывчатым и нечетким. Но, конечно, это был он, и никто другой.

Слейзнер, понятно, никогда не позволит ей отдать фото шведам. Что с того, что это единственный правильный шаг?! Пусть шведы обходятся без их помощи. Вместо этого дело раскроют датчане, или, правильнее сказать, Ким чтоб его Слейзнер. Если этого не произойдет, пусть дело вообще остается нераскрытым.

Как же она его ненавидела. Каждая клетка в ее теле исходила ненавистью, и мысль, которой она много раз тешила себя все эти годы, превратилась в более или менее определенное решение. Выбора у нее нет. Ей надо избавиться от Кима. Не только ради себя, но и ради расследования и всей датской полиции она вынуждена сделать все, что в ее силах, чтобы его уволили.

Прежде чем она успеет пожалеть об этом, она подняла трубку и набрала номер начальника Главного полицейского управления Хенрика Хаммерстена. Он сам подошел к телефону и легко согласился встретиться с нею с глазу на глаз в течение дня. Она положила трубку и несколько раз глубоко вздохнула.

– Так вот ты где, – раздался голос прямо за ее спиной.

Как давно этот черт здесь стоит? Она обернулась и встретилась с ним взглядом, но не смогла истолковать выражение его глаз.

– Как насчет того, чтобы зайти в мой кабинет и…. немного поговорить?

– А что, здесь нельзя?

– Можно, конечно, можно. Но на твоем месте я бы предпочел разговор за закрытыми дверями.

Ким Слейзнер закрыл дверь за Дуней, которая проигнорировала свой внутренний голос и села на стул для посетителей. Слизняк обошел стол и опустился на свой стул. К ее удивлению, на его лице не было привычной высокомерной ухмылки.

– Для начала хочу сказать, что очень сожалею по поводу случившегося вчера ночью.

Ей снится, или он шутит?

– Честно говоря, я точно не помню, как развивались события, что, наверное, к лучшему. Но того немногого, что я помню, мне хватит с лихвой, чтобы понять: ничто не может извинить мое поведение. Могу сослаться только на то, что как следует выпил и потерял над собой контроль. – Он сделал паузу и посмотрел ей в глаза. – Но это нисколько не оправдывает мое поведение. Ни сегодня ночью, ни… ну, ты понимаешь, о чем я. Я пытаюсь сказать, что хочу, чтобы ты знала: мне страшно стыдно.

Первый раз Слейзнер просил у нее прощения. Возможно, он вообще первый раз просил у кого-либо прощения. И, похоже, делал это искренне, подумала Дуня, не зная, должна ли она что-то сказать. Но зачем облегчать ему жизнь?

– Дуня, я был полностью уверен, что ты настучала в «Экстра Бладет». И только теперь, задним числом, понял, что это вовсе не ты. Поэтому я готов зарыть топор войны. И если ты не заявишь о моей дикой выходке, я не заявлю о твоем невыполнении приказа и подделке документов.

Значит, ему известен ее поступок с машиной.

– Я точно знаю, о чем ты сейчас думаешь, – продолжил Слейзнер. – И ответ «да». Я прекрасно знаю, что ты сделала. И всегда знал. Но я готов подвести подо всем черту и к тому же предоставить тебе полную свободу в работе над делом.

Он что, серьезно? Он действительно так сильно спалился, что единственный шанс – полная капитуляция? У него нет другого выбора, кроме как наступить на горло собственной песне и не мешать ей выполнять работу? Дуня слишком хорошо знала Слейзнера, чтобы позволить себе расслабиться, и старалась быть начеку. Но если сейчас он действительно имеет в виду, что она будет вести следствие, она не хочет вставлять ему палки в колеса. Пренебречь работой ради отстаивания своих собственных прав не в ее духе. Такого никогда не будет. Она едва заметно кивнула.