Донато Карризи - Девушка в лабиринте [litres]

Услышав последнюю фразу, с такой уверенностью произнесенную, Дженко вдруг пожалел ребенка.

– Как по-вашему, что случилось с Робином за те три дня?

– Он не хотел об этом говорить. – Старуха задумчиво смотрела вдаль, затерявшись кто знает в каких воспоминаниях. – Мальчонка хрупкий, ласковый, очень нуждающийся в любви… Идеальная жертва первого встречного негодяя.

– Но кто вам сказал, что его похитили? Может, он просто сбежал из дома?

– Их завлекают, даря внимание, которого они лишены, – проговорила Тамитрия, не сводя с него глаз. – Изображают интерес, но хотят только одного: завести их в темное местечко…

– Да, но Робин… – пытался возразить Дженко.

Женщина, испепеляя его взглядом, стукнула кулаком по столу:

– Вы действительно хотите знать, почему я уверена, что Робин стал жертвой монстра?!

Дженко не ответил.

– Я точно знаю, что до исчезновения Робин был нормальным ребенком. Может, проблемным, как все дети, предоставленные самим себе, но нормальным, – в сердцах произнесла она. – После ужасных дней, о которых он не хотел говорить, мальчик изменился. Если вы читали его дело, то понимаете, о чем я.

– Пищевые извращения, энурез… – начал перечислять Бруно, припоминая скупые сведения из файла, который зачитал ему по телефону агент Бериш.

– Он поедал землю, штукатурку, туалетную бумагу. Нам приходилось постоянно за ним присматривать, ему сделали по меньшей мере шесть промываний желудка. Потом он переключился на насекомых. – Тамитрия тяжело вздохнула. – А еще он утратил контроль над сфинктером, деградировал до состояния младенца. Мы были вынуждены надевать ему подгузники, а это вредило его отношениям с другими детьми: над ним смеялись, его поколачивали.

Слабейший среди слабых, подумал Бруно.

– Он был замкнутым, одиноким?

– Наоборот, – возразила женщина. – У Робина сразу проявились симптомы расстройства аффективной сферы.

Сексуальная несдержанность, о которой писал психолог, наблюдавший его, вспомнил частный детектив.

– Что вы имеете в виду?

– Он постоянно искал телесных контактов. Сначала с родными, потом с товарищами, которые жили здесь, на ферме. Даже со мной и моим мужем… Но часто эти ласки выливались в нечто болезненное, нечистое. В каждом жесте Робина таилось сладострастие, обычно не свойственное детям такого возраста.

– Поэтому родители и не захотели больше иметь с ним дело, верно?

Женщина хмуро взглянула на него:

– Его заразила тьма.

Те же мурашки, что и прежде, побежали у Бруно по спине. Его заразила тьма , детектив постарался запомнить. Он был уверен, что эти слова – ключ к тайному миру Робина.

– Сожалею, что пробудил такие тяжелые воспоминания, – сказал он, отхлебнув еще глоток жуткого кофе. – Но сами понимаете: прокуратура окажется в неловком положении, если выплывет наружу, что мы проигнорировали дело еще одного похищенного ребенка.

– Так что конкретно вы хотите знать? – в недоумении осведомилась Тамитрия Уилсон.

– В свидетельстве психиатра относительно Робина Салливана написано, что он страдал расстройствами сна.

– Кошмарами, вы хотите сказать, – насмешливо протянула женщина. – Не понимаю, почему доктора употребляют всякие мудреные термины, вместо того чтобы называть своими словами самые простые вещи.

Дженко не отступал.

– Был ли какой-то повторяющийся мотив в кошмарах Робина?

– Дети пользуются снами, чтобы говорить о реальности. Когда им неловко или стыдно, они утверждают, будто это было во сне.

Уилсон что-то скрывает, заметил Дженко.

– По пробуждении Робин рисовал, – продолжал он, наблюдая за реакцией женщины. – И на этих рисунках у людей были кроличьи морды.

Тамитрия Уилсон застыла, устремив на него пристальный взгляд:

– Я знаю, зачем вы пришли сюда сегодня ночью, господин Мустер.

Меня раскусили, со страхом подумал Бруно.

– Неужели? – осведомился он игриво, стараясь соблюдать спокойствие.

– Да, – подтвердила женщина самым серьезным тоном. И добавила: – Наверное, настало время познакомить вас с Банни.

– Идите за мной и смотрите, куда ставите ноги.

Тамитрия Уилсон откинула люк в полу кладовки, и обнаружилась лестница, ведущая в подвал. Вооружившись фонарем, постукивая тростью, женщина стала медленно спускаться. Дженко шел за ней след в след, но все равно боялся упасть.

– К сожалению, здесь нет электричества, – посетовала она, освещая путь фонарем. – Ферма разваливается на глазах, но поднять ее я не в силах. Пробовала, но в конце концов решила, что дом состарится вместе со мной. У нас с ним множество недугов, но с этим ничего не поделаешь.

Бруно уловил тайную мысль старухи, которая живет одна в таком большом доме, где в довершение всего не работает телефон. Если Тамитрия себя почувствует плохо или упадет ненароком, она даже не сможет позвать на помощь. Ее обожаемые песики полакомятся трупом.

– Мне давно бы следовало отсюда уехать, – рассуждала старуха. – Но я не знаю других мест.

Тем временем Бруно, вцепившись в перила, прислушивался, как при каждом шаге скрипят деревянные ступени. Он никак не мог уразуметь, куда они направляются. Это немного его беспокоило, поскольку Тамитрия Уилсон не пожелала ничего объяснять: он должен все увидеть собственными глазами, иначе не поймет – вот и все, что она сказала. Кто такой Банни? Разве старуха минуту назад не уверяла, будто живет в доме одна? Может быть, длительное затворничество не пошло ей на пользу, подумал Бруно. Наверное, у нее с головой не все в порядке. Дженко хотел всего лишь узнать побольше о дальнейшей судьбе Робина Салливана и убраться восвояси, но теперь выбора не было, пришлось спускаться в подвал следом за Тамитрией.

Когда они наконец достигли подножия лестницы, Тамитрия осветила фонарем помещение.

То был склад, где громоздились ржавые кровати, матрасы, ломаная мебель, коробки и всякий хлам. Вещей скопилось столько, что невозможно было определить на глаз величину подвала.

– После смерти мужа я какое-то время еще держалась, – объясняла женщина, ковыляя между битком набитыми шкафами и грудами разных вещей. – Но потом правительство перестало нам помогать, мне не по карману стало нанимать работников, и пришлось сдаться.

– Когда это случилось? – спросил Дженко.

– Последний особенный мальчик вылетел из гнезда лет девять тому назад.

– А Робин?

Тамитрия, опершись о руку Дженко, переступила через кучу коробок, выпавших из осыпавшейся пирамиды.

– Он ушел, когда ему исполнилось восемнадцать, как и все остальные. По крайней мере, я помогла ему получить аттестат, – похвасталась она.

Бруно боялся, как бы женщина не свалилась посреди всего этого барахла.