Ю Несбё - Нож [litres с оптимизированной обложкой]

Через шесть минут в распоряжении Катрины имелись все подробности. Она попросила Алису закрыть глаза, вспомнить первый выстрел и сказать «вот», когда пуля попала в Финне, и «вот», когда она услышала гром. Между двумя «вот» прошло более секунды, значит выстрел был произведен с расстояния минимум четыреста метров. Катрина призадумалась: пули попали в гениталии и глаз. Наверняка это не случайность. Убийца либо профессиональный стрелок, либо специально обученный военный. Среди тех, кто отбывал срок одновременно со Свейном Финне, таких должно быть немного. Вообще ни одного, как она подозревала.

И у нее промелькнуло подозрение, подобное надежде, нет, даже не надежде, а так, безумному желанию. Промелькнуло и исчезло. Но вспышка альтернативной истины оставила ощущение тепла и подействовала словно обезболивающее: так религиозные люди, не в силах справиться с тем, что отказывается принимать их разум, ищут утешения в вере. И на несколько секунд Катрина перестала чувствовать северный ветер, она смотрела на раскинувшийся перед ней парк: скоро на острове зазеленеет ива, зажужжат насекомые, запоют птицы, и все это она покажет Герту. И тут у нее появилась другая мысль.

Истории, которые она будет рассказывать Герту о его отце.

Чем старше мальчик будет становиться, тем сильнее станет ощущать потребность знать, кто он, из какого материала он создан.

И это знание сможет стать причиной для гордости или для стыда.

А ведь в ней действительно проснулся барсук. Теоретически барсук за свою жизнь может прокопать туннель, пронизывающий насквозь земной шар. Но насколько глубоко хотела копать она сама? Возможно, Катрина уже нашла все, что искала.

Она услышала какой-то странный звук. Нет, это был не звук, а тишина.

Часы на другой стороне пруда перестали пищать.

Обоняние собаки приблизительно в сто тысяч раз лучше, чем у человека. Как показывают последние исследования, о которых читал Сон Мин, собаки способны не только нюхать. Так называемый орган Якобсона – периферический отдел дополнительной обонятельной системы – позволяет им улавливать и распознавать феромоны и другие вещества, не имеющие запаха. Таким образом, собака при идеальных условиях может идти по следу человека спустя месяц после того, как он его оставил.

Правда, в данном случае условия были отнюдь не идеальными.

Хуже всего, что следы Финне находились на тротуаре, а это значит, что прошедшие по нему другие люди и животные усложнили картину. К тому же вокруг имелось мало растительности, способной удерживать частицы запаха.

С другой стороны, на улице Сёркедалсвейен и на тротуаре, который проходил по жилому району, движение не такое оживленное, как в центре. На улице было прохладно – это тоже хорошо. Но что еще важнее: несмотря на наползающие с северо-запада тяжелые тучи, дождя здесь сегодня не было.

Сон Мин напрягался каждый раз, когда они проходили мимо остановки автобуса, опасаясь, что здесь-то след и оборвется, потому что Финне приехал на автобусе. Но Каспаров все шел и шел, натягивая поводок и, судя по всему, позабыв о больных лапах, и на холмах в районе Рёа Сон Мин всерьез пожалел, что не сменил костюм на спортивную одежду.

Он вспотел, но все больше оживлялся. Они шли почти полчаса, и теперь ему представлялось маловероятным, что Финне пользовался общественным транспортом на некоторых отрезках пути, чтобы потом так долго идти пешком.

Харри смотрел на Порсангер-фьорд, на океан в сторону Северного полюса, в сторону конца и начала, туда, где в ясную погоду должен виднеться горизонт. Но сегодня море, небо и земля сливались в одно целое. Казалось, ты сидишь под огромным серо-белым куполом шатра, в котором тихо, как в церкви, и единственные звуки – это редкие жалобные крики чаек и ленивый плеск моря о борт лодки, где сидят молоденький парень и мужчина средних лет.

До него донесся голос Олега:

– …И когда я пришел домой и сказал маме, что сегодня на уроке поднял руку и заявил, что Старый Тикко – не самое старое дерево в мире, а всего лишь старейшие на земле корни, она смеялась до слез. А потом сказала, что именно такие корни у нас троих. Я не стал ей возражать, но про себя подумал, что это не так, потому что ты ведь не мой папа, а те корни были отцом и матерью Старого Тикко. Но с течением времени я понял, что она имела в виду. Корни – это нечто растущее. И когда мы с тобой сидели и болтали о… Да, о чем мы там болтали? О тетрисе. О коньках. О музыкальных группах, которые нам нравились…

– Мм… Или обоим…

– …не нравились, – Олег криво улыбнулся. – Именно тогда мы пускали корни. Так ты становился моим отцом.

– Ну, положим, отцом я был неважным.

– Ерунда.

– Хочешь сказать, я был средним отцом?

– Ты просто был не таким отцом, как у всех. Худшие оценки по одним предметам – и отличные по другим. Ты спас меня, когда вернулся домой из Гонконга. Но вот что странно: лучше всего я помню мелкие детали. Как, например, ты меня однажды обманул.

– Я тебя обманул ?

– Когда я наконец-то побил твой рекорд в тетрисе, ты стал хвастаться, что зато знаешь наизусть все названия из «Атласа мира», стоявшего на полке. И ты ведь правильно рассчитал, как я на это отреагирую.

– Ну…

– Я потратил на это пару месяцев – помню, как приятели странно поглядывали на меня, когда я вдруг произносил что-нибудь вроде «Джибути», – однако в конце концов выучил назубок все страны мира, их государственные флаги и столицы.

– Почти все.

– Все.

– Не-а. Ты перепутал Сан-Сальвадор с просто Сальвадором и думал, что…

– Неправда, не было такого.

Харри улыбнулся и ощутил ее, эту улыбку. Она была подобна проблеску солнца после долгой тьмы. И хотя теперь, когда он окончательно проснулся, его вновь ожидала долгая тьма, хуже того, через что они уже прошли, быть просто не могло.

– Маме нравилось, – сказал Харри. – Ей нравилось слушать, как мы болтаем.

– Правда? – Олег смотрел на север.

– Она брала с собой книгу или вязанье и устраивалась поблизости от нас. Никогда не прерывала нас и не влезала в разговор, даже не прислушивалась к тому, о чем мы говорим. Она признавалась, что ей просто нравился звук нашей беседы. Ведь мы с тобой были мужчинами ее жизни.

– Мне тоже нравился звук, – произнес Олег и потянул удочку на себя, так что конец ее чинно склонился к поверхности воды. – Вашего с мамой разговора. Когда я укладывался спать, то открывал дверь, только чтобы вас слышать. Вы говорили тихо, и казалось, вы уже почти все друг другу сказали и все поняли. И вам были нужны только несколько ключевых слов. И все же ты заставлял маму смеяться. И в этом было столько умиротворения, что я спокойно засыпал.

Харри тихо засмеялся и кашлянул. Он подумал, что в такую погоду звук разлетается далеко – может, до самого берега. И для вида подергал свою удочку: не зря же они пришли на рыбалку.