Сью Графтон - О - значит опустошенный

Дверь была открыта, и я шагнула в приемную. В комнате побольше, сзади, он сидел за столом, делая пометки в медицинской карте. Он был левшой, что всегда вызывало у меня интерес. Я постучала по притолоке.

- Доктор Рид?

Он поднял голову.

- Да?

- Кинси Миллоун.

Не получив ответа, я пояснила:

- Я к вам записана на девять часов.

Кажется, новость его удивила. Он полистал настольный календарь и поднялся.

- Извините. Я не знал, что кто-нибудь придет. Секретарь обычно мне сообщает.

- Это неудачное время?

- Все в порядке. Боюсь, что вынужден снова спросить ваше имя.

- Кинси. Фамилия Миллоун.

Мы обменялись рукопожатием через стол, и он показал мне на стул. Его рукопожатие было теплым, быстрым и сильным. Не на что жаловаться. Я сделала его мысленную фотографию.

Немного за тридцать, открытое выражение лица, голубые глаза, слегка вздернутый нос. Хорошая улыбка, здоровые зубы, густые светло- русые волосы, отливающие золотом.

На столе стояла свадебная фотография. Он был в смокинге, рука об руку с прелестной молодой девушкой. Судя по освещению, дело было летом, но, конечно, нельзя было сказать, этим или прошлым. Я узнала сад отеля Эйджуотер, где они, наверное, провели первую ночь, прежде чем отправиться в официальное свадебное путешествие. Я передвигала их, как бумажных Кена и Барби, сначала на юг Франции, потом на Фиджи. Потом представила их в швейцарских Альпах, летящих с лыжных склонов, в одинаковых дорогих костюмах. Есть снег в Альпах в середине лета? Я надеялась, что да. Иначе их бумажные ножки согнутся и порвутся.

Невеста была тоненькой блондинкой, в свадебном платье без бретелек, тесном, как свивальник, и фате, которая шевелилась на ветру. Она тоже была голубоглазая и медовая. Все в ней говорило о больших деньгах, включая обручальное и свадебное кольца, которые сразу бросались в глаза — бриллианты слишком крупные и многочисленные, чтобы не заметить.

Я поняла, что доктор Рид ждет, когда я заговорю. Я оказалась в неудачной позиции, но он понятия не имел о моем приходе. Я дала его секретарше хорошее основание для мести. Мне приходилось объяснять, кто я такая, когда я надеялась, что она проложит мне дорогу, рассказав о моем деле заранее.

- Извините, что появилась неожиданно для вас. У нас с вашей секретаршей был хороший долгий разговор во вторник, и тогда она меня записала. Звучало так, что у нее все под контролем...

Я дала своему голосу прерваться и послала ему красноречивый взгляд, выражающий сочувствие, что он находится в зависимости от особы, которая не может справиться с простейшим заданием.

Он смущенно улыбнулся и пожал плечами.

- Не знаю, что пошло не так. Обычно она работает хорошо.

- А, ладно. Я знаю, что ваше время ограничено, так что объясню, почему я здесь.

- Не надо спешить. У меня все утро свободно. Чем я могу вам помочь?

Он казался таким спокойным и увереным, что мне стало интересно, что будет, когда я упомяну Терренса Дэйса.

- Я надеялась поговорить о моем кузене, который умер на позапрошлой неделе. Я знаю, что он участвовал в исследовании, которым вы руководите, но я не уверена, что вы помните имя.

- На этой стадии исследования у нас только сорок участников, и большинство из них я хорошо знаю. Если вы говорите о Терренсе, я должен сказать, как мне было жаль потерять его. Эрон Блумберг позвонил сразу, как только узнал, что Терренс находился под моим присмотром.

- Я рада, что вы говорили с Эроном. Я беспокоилась, что мне придется начинать с самого начала и все объяснять. Я знаю, что вы не можете обсуждать состояние здоровья моего кузена..

- Не знаю, почему нет. Эрон сказал, что уже обсуждал с вами результаты вскрытия и анализов, так что вы знаете почти столько же, сколько и я.

- Ну, я сомневаюсь. У меня есть вопросы, но я не хочу нарушать врачебную тайну.

- Я знал Терренса, в основном, как исследователь. Строго говоря, я не был его врачом. Не могу сказать , что мы с ним вели долгие сердечные разговоры, но я знал, что это был умный и талантливый человек. Взгляните на это.

Он наклонился и вытащил из ящика стола большой альбом, надписанный характерным почерком Дэйса, красивым и аккуратным. Подтолкнул его через стол.

«Придорожные растения южной Калифорнии». Как и в других его самодельных буклетах, в этом было не более шестнадцати страниц. Я улыбалась, листая его. Некоторые иллюстрации были сделаны тушью, некоторые — цветными карандашами. Кусты аронии, дикий огурец, атриплекс и растение под названием Nolina parryi. Там было еще тридцать или сорок. Каждый тонкий рисунок сопровождался кратким описанием.

- Он подарил вам это?

- Я просил одолжить мне это на время. Не думаю, что он собирался оставить его у меня навсегда. Можете забрать, если хотите.

- Заберу. Спасибо. Он оставил такие каждому из своих детей — разные, конечно. Не знаю, известно ли это вам, но он был в ссоре со своей семьей, когда умер. Одна из причин, по которой я пришла, получить информацию, которая могла бы смягчить обстановку.

- Я знал его личную историю по сеансам групповой терапии. Я думаю, что его частично мотивировал глубокий стыд за то, что произошло в прошлом. Я не уверен, в какой степени вы разделяли его борьбу.

- Если честно, мы никогда не встречались. Я узнала, что мы родственники, в результате сложного стечения обстоятельств, но он к тому времени был уже мертв.

- Он был потерянной душой, и я хотел бы, чтобы мы помогли ему больше.

- Когда он записался на исследование?

- Кажется, в марте. Он был госпитализирован с острым алкогольным отравлением. Социальный работник направил его к нам, после детоксикации и реабилитации. Для долговременной поддержки.

- Вы думали, это ему поможет?

- Надежда была. Вы знаете что-нибудь об этом исследовании?

Я помотала головой, не желая прерывать. Он и так разговорился больше, чем я могла надеяться.

- Мы изучаем возможность использования комбинации трех лекарств, в одном из которых, глюкотесе, мы особенно заинтересованы. Когда Терренс пришел в программу, мы объяснили, что проводим двойное слепое исследование, когда ни мы, ни участники не знаем, кто будет находиться в контрольной, а кто- в экспериментальной группе. Одна группа получала лекарство. Контрольная группа получала плацебо.

- Это как раз вопрос, который я хотела задать. Кажется, он думал, что от лекарства ему делается хуже.

- Так мне говорили. Он был уверен, что принимает глюкотес. Это была неделя, когда мы только начали. Шансы пятьдесят на пятьдесят. Участникам не говорили, что они принимают.

Те, кто проводил исследования, тоже были в темноте. Это и есть «двойное слепое».

- Неужели. Вы не знали, что он прнимал?

- Теперь я знаю. Я не уверен, насколько вы знакомы с исследовательскими стратегиями. С тех пор, как я придумал исследование и подал заявку на грант, у меня появилась заинтересованность в результатах, как вы можете себе представить. Если бы мы оба знали, что он принимал глюкотес, это могло повлиять на вопросы, которые я задавал, и на ответы, которые он давал. Даже если бы я знал, что он принимает, а он — нет, это влияло бы. Мы все внушаемы, так или иначе. Пациенту, принимающему плацебо, может стать лучше, потому что такова человеческая натура. На нас влияет то, во что мы верим. Если мы взволнованы, наше сердце бьется быстрее. Если мы чувствуем себя в безопасности, наше дыхание замедляется.