Лейф Перссон - Застенчивый убийца

– Никаких отпрысков на стороне? – уточнил Юханссон.

– Не у всех семей есть средства для подобного, – ответил Альф Хульт, тактично покашляв.

– И никаких других родственников? Молодых мужчин подходящего возраста, родных и двоюродных племянников, еще бог знает кого?

Никого, если верить его зятю. Ни Юхан Нильссон, ни госпожа Маргарета Сагерлиед не имели ни сестер, ни братьев.

– Юхан Нильссон был торговцем мясом в третьем поколении, – сказал Альф Хульт. – Он родился в 1895 году и умер в 1980-м. Его отец, оптовый торговец Андерс Густав Нильссон, родился в 1870-м, и сын Юхан был его единственным ребенком. Его отец Андерс Густав вообще умер в 1959 году. Зато дед, торговец скотом Эрик Юхан Нильссон, родившийся в 1848-м, имел целую кучу детей. Восемь, если я правильно посчитал, трех сыновей и пять дочерей, но никто из них, похоже, не оставил потомков мужского пола подходящего возраста.

– А сама Сагерлиед? – спросил Юханссон.

– Она также оказалась единственным ребенком, – констатировал Альф Хульт. – Ее девичья фамилия Свенссон. Отец был скорняком в Стокгольме, а мать домохозяйкой. Мелкая буржуазия, как сказали бы в то время. Не хочется тебя разочаровывать, но, похоже, там все обстояло столь же плохо. Ни одного достаточно молодого родственника мужского пола. Маргарета Сагерлиед, урожденная Свенссон, поменяла фамилию в 1937-м, когда ей было двадцать три года. За два года до того, как ее взяли в штат Стокгольмской оперы.

– Эта, наверное, более красивая, – предположил Юханссон.

– Да, – согласился его зять. – Но если бы ты знал, какие проблемы может вызвать перемена фамилии для такого, как я. Я мог бы рассказать тебе массу историй из той поры, когда трудился в налоговом департаменте. От них волосы вставали дыбом на голове даже у человека с моим опытом.

– Не сомневаюсь, – поддержал Юханссон.

– Итак, что мы делаем сейчас? – спросил Альф Хульт.

– Ты должен копать глубже, – ответил Юханссон, который уже принял решение.

– Пожалуй, речь идет не о родственнике, – заметил Хульт. – Даже если такой существует.

– Вовсе не обязательно.

– Если есть кто-то такой, мы обязательно его найдем, – сказал Альф Хульт. – Можешь не отчаиваться.

– Естественно, – согласился Юханссон.

«Если в самом деле кто-то есть, – подумал он, когда закончил разговор. – А возможно, дело обстоит столь просто, что ты идешь по ложному следу из-за чертова тромба в голове, пусть твое сердце всему виной».

Потом он заснул на диване, где лежал. И проснулся оттого, что Матильда наклонилась над ним и осторожно прикоснулась к его плечу.

– К тебе пришли, – сообщила она. – Полицейский. По его словам, с массой бумаг для тебя.

– У него есть имя? – спросил Юханссон.

– Мне оно неизвестно, – призналась Матильда с улыбкой.

– Откуда тогда ты знаешь, что он не лжет? – поинтересовался Юханссон.

– У него это написано на лбу. – Матильда ухмыльнулась, глядя на Юханссона. – Точно как у тебя и твоего лучшего друга, великана, который похож на волка.

«Написано на лбу, – подумал Юханссон. – Все дело в его глазах. Точно как у любого настоящего констебля». Как у его лучшего друга и у него самого, как у всех бывших коллег, подобных ему и Ярнебрингу. В дружелюбном настороженном взгляде, предлагающем любому и каждому вести себя по-человечески. А иначе он окажется в наручниках, ему прикажут заткнуться или просто намнут бока. И это в лучшем случае.

– Садись, – предложил Юханссон. – Я попросил девушку сделать нам кофе.

– Не откажусь, – сказал Патрик Окессон.

– Рассказывай, – попросил Юханссон. – Просвети старого человека. Ты разобрался с пьяницей Хёгбергом?

– Тесть позвонил и напряг меня сегодня утром.

– Могу в это поверить, – проворчал Юханссон.

– И что касается Хёгберга, Томми Рикарда… Сейчас у него взят анализ ДНК. Мы с коллегами все равно проезжали мимо.

– И как он отнесся к этому? – спросил Юханссон.

– Никаких возражений, – ответил Петво. – Был очень любезен. Немного уставший, пожалуй, предыдущий вечер оказался у него не из легких, но, когда нам удалось его растормошить, никаких проблем. Тесть собирался сразу же отправить все в ГКЛ. Утверждал, что мы получим ответ самое позднее завтра.

– Готов в это поверить, – проворчал Юханссон. – У тебя есть его карточка?

– Конечно, – сказал Петво. Он покопался среди бумаг и передал фотографию, сделанную в криминальной полиции Стокгольма в 1987 году при дактилоскопировании в связи с тем, что Томми Хёгберга задержали по подозрению в крупной краже. Анфас, слева и справа в профиль, и, несмотря на все обстоятельства, он улыбался в камеру.

Темный, курчавые волосы, правильные черты лица, белые зубы, широкая улыбка. Томми Хёгберг, шведский Казанова.

– Что скажете, шеф? Это он? – спросил Петво и с любопытством кивнул на фотографию в руке Юханссона.

– Сомнительно. – Юханссон покачал головой. – Слишком мягкий, туповат немного, судя по взгляду. Но скоро узнаем, – добавил он и пожал плечами.

– Если это окажется он, я с удовольствием поеду и заберу его, – сказал Патрик Окессон, и в его глазах появилось выражение, не сулившее Томми Хёгбергу ничего хорошего.

– Срок давности истек, – напомнил Юханссон.

– Само собой, у него не один грех на душе, – сказал Петво. – Такие обычно не останавливаются. Нам надо что-то придумать. Тебе достаточно поднять трубку, и я поеду и заберу его. Вырву ему руки и ноги, если только он откроет пасть.

«Ничего себе, – подумал Юханссон. – От кого я слышал подобное раньше?»

– Ты ничего не хочешь мне рассказать? – спросил он.

– А Херман ничего не говорил?

– Нет, – ответил Юханссон. – Но я с удовольствием послушаю тебя.

– Наша младшая девочка Ловисса ходила в тот чертов детский садик в Туллинге. Мы жили там четыре года назад. Ты же наверняка читал в газетах. Об этом много было в средствах массовой информации, хотя господа из социальной службы пытались всем заткнуть рот.

– Ничего не могу вспомнить. Рассказывай.

«У меня явно как ластиком прошлись в голове».

– Они взяли в штат парня-практиканта, который якобы учился на воспитателя. Он проработал там пару месяцев, когда они поняли, что он имеет привычку…

Патрик Окессон замолчал, сглотнул слюну, наклонился вперед на своем стуле, и его висевшие между колен руки сжались в кулаки.

– Приставать к детям, – продолжил за него Юханссон.

– Показывать им свое хозяйство, просить трогать его, в то время как сам трогал их. И это в детском саду. Пользовался случаем, когда требовалось помогать им в туалете, и ни одна воспитательница и догадаться не могла, чем эта сволочь занимается. До тех пор, пока заведующая не застала его со спущенными штанами. Это случилось через три месяца, хотя он, наверное, начал с первого дня. Но раньше все были как слепые.