Леонид Петропольский - Игра не на жизнь, а на смерть

Остальные только переглянулись, кое-кто пожал плечами. Прошло несколько минут. Неожиданно на экранах у Довженко и Худякова появилась одна и та же надпись. Они прочитали, переглянулись.

— Ты тоже это видишь? — спросил Довженко.

— Вижу, — ответил Худяков.

Взглянул на Лапикова, сидящего у себя в преподавательской, и вдруг громко воскликнул, как кричал накануне:

— Спарта, алале!

И все, кроме Юрова, вскочили и кинулись туда, за перегородку…

Крюков затащил Шорину в квартиру, усадил на стул на кухне, приказал: «Сидеть!» После чего достал из кармана флакончик, бросил в рот пару таблеток, запил водой.

— Вы пожалеете… Вы сильно пожалеете… — заявила Шорина.

— На папу намекаешь? — спросил участковый.

Ирина покачала головой:

— Папа далеко. А Миша рядом…

— Точно! — воскликнул Крюков. — Барковский! «Напарник»!

После чего и сам Барковский решил подать голос:

— Что вы на нее набросились?

— Заткнись и сядь! — скомандовал ему Крюков.

Барковский покрутил головой, но сел. Спросил:

— Так в чем нас обвиняют?

— Заткнись, я сказал, — повторил капитан. — Итак, пятого апреля около шести утра погибла Алина Русанова. Незадолго до смерти у нее был половой контакт. А когда ее сбил мусоровоз, она была не одна. С ней была какая-то девочка. С кем был контакт и что за девочка?

Барковский пожал плечами:

— При чем тут мы?

Крюков достал блокнот, открыл страницу, исчерченную схемами.

— Шесть утра, брат. Что может делать одиннадцатиклассница в шесть утра у каких-то гаражей между двумя кварталами? Есть мысли? Показываю: в одном квартале живешь ты, а в другом ее дом.

И он показал две точки на схеме.

— Если идти коротким путем, напрямик, то эта чертова эстакада как раз по дороге! Ни на что не наводит?

Барковский продолжал изображать непонимание, а Шорина сидела чуть жива…

…Лапиков заканчивал обработку файлов с камеры слежения, когда в каморку вошли Довженко и Худяков, а следом — три девчонки.

— Вам что здесь? — спросил учитель.

— Удаляй видео! — угрожающе потребовал Довженко.

— Вон отсюда! — закричал Лапиков.

— Удаляй! — поддержал товарища Худяков.

Игнат Антонович попытался встать, но Довженко схватил его за плечи.

— Руки прочь! — потребовал Лапиков. — Я ваш учитель!

— В тюрьму пойдешь, учитель! — напомнила Мелкова.

Лапиков затравленно переводил взгляд с одного врага на другого. А сам в это время ногой незаметно так развернул системный блок, чтобы не было видно вставленную в него флешку.

— Да вы просто бандиты! — заявил он.

— Удаляй видео, урод! — повторил Довженко.

И тут преподаватель информатики согласился:

— Ладно.

И набрал на клавиатуре несколько команд.

— Щас проверим, — сказал Худяков.

Он кликнул мышкой, и экран отобразил удаление выделенных файлов. Правда, Худяков не знал, что они удаляются только с жесткого диска, но не с флешки.

— Молодец, учитель! — похвалил он.

В квартире Барковского продолжался разбор гибели Алины Русановой.

— Предположим, в ту ночь Алина была именно здесь и именно с тобой, — капитан показал на Барковского, — у нее был секс. Тогда перед школой она должна была зайти домой переодеться, взять вещи, ведь она отличница и дочка директора. Поэтому она уходит очень рано. Но другая девочка — например, ты… — он обернулся к Шориной, — видит ее выходящей из подъезда или встречает на лестнице. Потому что тебе ведь тоже не спится…

— С чего вы взяли? — возразила Шорина. — Я была дома.

— До полуночи. Я с твоей мамой говорил. Вы поссорились тем вечером, и ты ушла из дома. Идти тебе было особенно некуда, и ты, пошлявшись немного, направилась к дому единственного человека, который тебе близок, который тебя защитил — вот его. — И он показал на Барковского. — Возможно, думала ты, он тебя приютит. Но в этот момент от него вышла Алина. Губы распухшие от поцелуев, улыбочка… И вообще… Ей хорошо, она своего добилась. А тебе плохо. И от ее счастливой физиономии тебе еще хуже…

Лицо Шориной было белей бумаги, она готова была упасть в обморок. И Барковский попробовал встать на ее защиту.

— Хватит! — потребовал он.

— Сказал, заткнись.

— С какой стати? Вы в моем доме!

— Дом не твой, — возразил капитан. — Это квартира Сотникова, так что ты тут на таких же правах, как и я.

Теперь на защиту любимого встала Шорина:

— Он подросток! У вас нет права…

— Я тоже думал, что он подросток, — усмехнулся Крюков. Взглянул на Барковского: — Сказать ей? Или ты сам?

Однако лидер класса пока не был готов признаться во всем самостоятельно; требовалось подтолкнуть. И Крюков сказал:

— Его сегодня утром машина подвозила, крошечная такая — не видела? И знаешь, кто ее владелец? Барковская Алена Николаевна, 23 года, уроженка города Новосибирска. Сынишка у нее есть, Барковский Степан Михайлович, ему три года…

— Я не понимаю, — призналась Шорина. — Миш, это сестра твоя, что ли?

— Не сестра — жена, — поправил Крюков. — Бывшая. А бывший муж ее — вот он. Барковский Михаил Александрович.

— Я не понимаю, правда! — воскликнула Шорина.

И тогда Михаил Александрович наконец разлепил губы и сообщил:

— Ирка, мне 24 года. Я в разводе. И у меня есть сын.

Шорина смотрела на него не дыша. Наконец сказала:

— Я… я в курсе. Ну и что?

Теперь пришла очередь Крюкова удивляться:

— Ты что, знала?

— Врет она, ничего она не знала! — воскликнул Барковский. — Ну дай ты ей воды, капитан, у нее истерика сейчас начнется!

— Ничего у меня не начнется, — заявила Шорина. — Я просто… Да, это я там была с Алиной, правильно все.

— Девочка, это ты сейчас пытаешься отвлекающий маневр произвести или правду рассказать? — почти ласково спросил капитан.

— Правду… — выдохнула Ирина.

И она рассказала…

…В то утро Алина вышла из подъезда Барковского очень рано. Поежилась от утреннего холода и уже собиралась идти, но тут в кустах послышался шорох, и она вздрогнула. Однако, увидев, что это всего лишь жалкая Ирка Шорина, успокоилась.

— Напугала до смерти! — призналась она. — Ты что, следишь за мной, что ли?

— Нужна ты мне… — отозвалась Ирина.

— За Барком, значит?

— Да отстань ты…

— Я и не пристаю. Расслабон такой просто… Когда у тебя мужик будет, поймешь.

Она с удовольствием потянулась, наблюдая, как Шорина кипит от бессильного бешенства.

— Мишка, гад такой, уснул, — сообщила. — Будить жалко. Такой трогательный лежит… А мне домой надо…

— Не боишься одна по ночам шариться? — спросила Ирина.

— Не-а. Но ты, если хочешь, проводи. Чего ты тут одна сидеть будешь? Не пойдешь же ты к нему сейчас, есть же у тебя гордость хоть какая-то?

Шорина кивнула:

— Гордость есть. Пошли.