Леонид Петропольский - Игра не на жизнь, а на смерть

И они пошли к дому Русановых. Впереди темнел виадук. По дороге Ирина неожиданно для себя рассказала Алине о том, что этой ночью ушла из дома. Та взглянула на замухрышку с удивлением:

— Ну, ты крутая! Вот так вот, в чем была, и подорвалась?

— Ну да… Учебники потом заберу. А может, и не заберу. Посмотрим.

— Слушай, Шорина, мне прям неловко… — заявила Алина.

— В смысле?

— Ну, ты так круто решила изменить жизнь… Ушла из дому… Думала, придешь к Барковскому: «Миша, мол, я вся твоя!» А тут я, сучка такая, опередила. Но я ж не знала…

Она словно оправдывалась, словно ставила себя на одну доску с ней. И Ира поддалась на этот доверительный тон и предложила:

— А ты отстань от него, и все.

— То есть?

— Ну, было и было… Тебе ж это ничего особо не меняет… Тебе все равно. А я… я больше ни к кому… больше никого…

— Ну ладно, — согласилась Алина.

— В смысле?

— Хорошо, уступаю, — торжественно произнесла дочка директора.

Ирина смотрела на нее во все глаза. Неужели она говорит серьезно? Неужели… И тут Алина ей выдала.

— Если ты так уверена, что он тебя, дуру, только и ждет, — заговорила она. — На фига ему нормальная девчонка Алинка Русанова, которую даже портить не надо? Он, конечно, предпочтет целочку — тупенькую, серенькую, которую учить и учить, пока от нее хоть какой-то толк будет! Да, Шорина? Ты ведь целочка? Знаешь что, не теряй-ка ты времени! Иди-ка ты к нему прям щас, он тебя скорее на хер пошлет, идиотка ты несчастная! Так, чтоб я в школу пришла, и он мне на шею от ужаса быстрее бросился! Иди-иди! Иди!

Теперь стало ясно: она глумилась над ней, издевалась по полной. На дороге показался мусоровоз, и Алина вскочила на бордюр, чтобы пропустить неуклюжую машину.

— Добрая фея Алина дарит дурочке Золушке шанс окрутить принца! — воскликнула она, исполняя какое-то танцевальное па. — Ну, иди, чего ты стоишь-то, я же тебе уступаю, уступаю…

Внезапно она потеряла равновесие, оступилась… Мусоровоз ударил ее своим тяжелым бампером и отбросил к стойкам виадука. Водитель мусоровоза не заметил того, что случилось, машина уехала.

Шорина беспомощно оглянулась — нигде никого. Медленно пошла туда, где лежала Алина, похожая на сломанную куклу. Ее глаза были открыты, она была в сознании, но сказать ничего не могла. Лишь по чуть заметному движению губ Шорина разобрала одно слово: «Помоги…» Она отшатнулась и побежала — дальше, как можно дальше от страшного места…

Худяков, сидя на месте Лапикова, просматривал папку с фотографиями. Нашел несколько неудаленных. На одной была изображена Истомина — обнаженная, спящая на каком-то диване.

— А это у вас откуда? — воскликнул Худя. — Вам что, больше подрочить не на кого? Она же страшная!

Этого Лапиков уже не мог вынести. Он неумело, но сильно ударил Довженко по лицу, вырвался и кинулся на Худякова. Но Довженко перехватил щуплого учителя, свалил его на пол и начал пинать. К нему с азартом присоединился Худяков. Суворова попыталась их остановить:

— Вы чё, сдурели?

— Козлы, по башке не бейте! — поддержала Мелкова.

А Олеся Палий крикнула:

— Гошка, прекрати! Перестань, ты же его убьешь!

В этот момент кто-то отбросил ее от двери, ворвался в класс и выстрелил в воздух. Оглушенные Довженко и Худяков отскочили от Лапикова; все оглянулись на вошедшего. Это был Баграмов, и он был совершенно пьян.

— Испугались, твари?! — кричал учитель физкультуры. — Думали, Владимир Ованесович вас боится? А Владимир Ованесович вас к стенке! Предатель Довженко! Будете расстреляны без суда и следствия! Где ваш главарь?! Где Барковский?! Считаю до трех, потом стреляю!

И он угрожающе поднял большой пистолет. Но тут в кабинет ворвались несколько полицейских, за ними Царева.

— Всем на пол! Лежать! — кричали они.

— Он их расстрелять хотел! Вот он! — воскликнула Палий, указывая на Баграмова.

— Вы чё, ребят? Он же стартовый… — объяснил учитель физкультуры, сдавая полицейским пистолет.

Все, включая Лапикова, вышли из класса. А в системном блоке так и осталась торчать флешка, на которой были записаны нужные Крюкову файлы…

Спустя несколько минут полицейские усадили закованного в наручники Баграмова в машину. Рядом стояла Царева, а еще — учительница биологии Марина Ивановна.

— Что-то Игната Антоновича не видно… — сладким голосом произнесла она. — Кажется, он тоже в этом безобразии участвовал?

— Кажется, он пострадал, — объяснила Царева. — У полиции к нему не было вопросов. А что?

— А то, что по-хорошему и Лапикова надо было арестовать, — заявила учительница биологии. — За ним бы еще и не такое вскрылось!

— О чем вы? Что вскрылось?

— Увидите! — пообещала Марина Ивановна и направилась к школе.

Но тут она заметила Лапикова. Спрятавшись за углом школы, он делал ей какие-то знаки. Поколебавшись, Марина Ивановна все же направилась к нему…

…Почти одновременно к подъезду дома, где жил Барковский, подъехали три машины. Из одной вышли Липатова с Тошей, из другой — Шорин, из третьей — крепкие молодые люди. Они заскочили в подъезд прежде остальных, а один встал у входа, преградив Липатовой путь. Она достала служебное удостоверение, но крепыш молча покачал головой.

— У вас будут неприятности, молодой человек, — предупредила советник юстиции.

Но тут из-за ее спины показалась рука Шорина. Он выхватил удостоверение из рук Липатовой и сообщил:

— У вас тоже. И чтобы их не множить, предлагаю подняться вместе.

Они поднялись в квартиру Барковского. Все уселись, а Шорин встал посреди комнаты и произнес:

— Ситуация идиотская. Вы, Крюков, с маниакальной упертостью выясняете подробности, которые совершенно не относятся к делу, кстати, закрытому. Молодая учительница выбросилась из окна, совершив самоубийство. Вам — неизвестно, с какой стати, скорее всего, по халатности — было поручено произвести проверку. Какого дьявола вы лезете в расследование смерти совершенно другого человека, случившейся в другое время, в другом районе и не имеющей никакого отношения к этому самоубийству?

— Я считаю, что эти события связаны, — заявил Крюков. — И готов это доказать.

— Ваша готовность похвальна, только это не ваше дело, — сказал Шорин. — Ну не ваше, и все.

— Видимо, ваше?

— Мое. И хватит об этом. Теперь по поводу этого… молодого человека.

Человек «конторы» презрительно посмотрел на Барковского.

— Это тоже, как вы понимаете, мое дело. И решу я его сам. Шила в мешке все равно не утаишь. Вопрос: до какой степени оно из этого мешка торчать будет? У меня конструктивное предложение ко всем присутствующим. Завтра утром в школе, в присутствии всех заинтересованных лиц, этот мерзавец публично признается в своем обмане. Те, кто от этого пострадал, смогут высказать свои претензии. Думаю, словами там не обойдется. Ну а дальше в общих интересах замять этот скандал к чертовой матери. И пытаться жить дальше.