Леонид Петропольский - Игра не на жизнь, а на смерть

Ирина вскинула голову:

— Папа!

— Ты поедешь со мной, — жестко сказал отец. — Никто тебя не тронет. Правда же?

Он выразительно посмотрел на Крюкова и Липатову. Капитан усмехнулся, советник юстиции пожала плечами.

— За юношей присмотрят до утра и доставят в целости и сохранности прямо к позорному столбу. Остальным предлагаю приступить к своим непосредственным обязанностям, ну а тем, кто находится в законном отпуске, наконец отдохнуть.

Последние слова относились к Крюкову. И он откликнулся:

— А если они не согласятся?

Шорин подошел к нему вплотную.

— Ты хочешь мою дочь помучить, капитан? Скажи прямо.

— Ваша дочь как минимум свидетель преступления, — упрямо заявил Крюков. — И если…

Шорин не дал ему договорить. Пробормотал: «Ясно!» — после чего умело схватил Крюкова, потащил к двери, а там передал дежурившим на площадке своим людям.

Когда он вернулся в комнату, Липатова с возмущением сказала:

— Это уж чересчур, Сергей Иванович! Я…

— С вами я тоже церемониться не намерен, — ледяным тоном сообщил Шорин. — Хотите проверить?

Липатова отвела глаза.

— Или вы?

И Шорин взглянул на Тошу.

— Я вообще пустое место, — заверила эксперт. — Можете смотреть сквозь меня.

Пока шел этот разговор, Крюков в сопровождении двоих оперативников спускался по лестнице. Когда они проходили мимо той самой коробки из-под холодильника, которую полчаса назад уронила Ирина, Крюков повторил ее прием. Он с силой толкнул шедшего впереди, а заднему бросил под ноги коробку. И пока оперативники поднимались, выскочил из подъезда.

В аэропорту возле тележки с чемоданами стояла Наташа Белодедова, рядом — Марат.

— Я сама не ожидала, — оживленно говорила Наташа. — Мама все в одну секунду провернула: с клиникой созвонилась, деньги перевела… И вот я лечу…

Марат счастливо улыбнулся:

— Здорово же! Вот увидишь — все будет хорошо. Боишься операции?

— Боюсь немного… Но еще больше… за тебя боюсь.

Внезапно она порывисто обняла Марта, прижала к себе.

— Ты чего? — бормотал он. — Со мной все тоже будет нормально…

— А ты не можешь… сбежать ко мне? — вдруг спросила она. — Туда, в Германию? Прилететь и жить со мной? Не можешь?

— Как это? — растерялся Марат. — Школа же… Родители… И вообще, визы там всякие, деньги…

Наташа пытливо посмотрела на него:

— Ты не скажешь, где ты их взял, эти чертовы деньги?

Он молча покачал головой.

— Послушай… — Ее лицо выразило страдание. — Я тебе ноги должна целовать за это, но… Мне кажется, ты что-то совсем плохое сделал, и из-за этого у тебя будут проблемы. Это все Барк, я знаю. Я прошу тебя: уйди из школы. Спрячься от него. Он… он Гитлер, понимаешь?

— Зря ты, он очень помог, — заверил Марат. — Ты просто трусишка. Не бойся, все будет хорошо.

Тут подошла Галина.

— Попрощались? — спросила. — Ну, не навсегда же, чего вы так… Пойдем, Наташ. Я на нервах вся, пока не взлетим, не успокоюсь.

Она толкнула тележку с чемоданами. Потом вдруг вернулась, бросилась Марату на шею и со слезами на глазах поцеловала ему руку…

…Шорин вернулся в квартиру мрачный. Сел напротив Липатовой, сообщил:

— Сбежал. Прямо детский сад!

— Согласна, — кивнула советник юстиции.

— В ваших интересах найти его раньше меня.

— Я знаю.

Шорин еще раз взглянул на нее, произнес:

— Свободны.

Однако Анна Липатова не торопилась уйти. Ей нужно было сказать «старшему товарищу» что-то важное.

— Знаете, Сергей Иванович, я хочу вам сказать… — медленно произнесла она. — Крюков крутой. Круче всех вас, вместе взятых. Он сильный и честный. Настоящий следак.

Нет, этого Шорин не мог так оставить!

— Да, я наводил справки, — заявил он. — Жена застала кристально честного Крюкова с любовницей, о чем написала в предсмертной записке, и выбросилась из окна. А потом этого сильного Крюкова кондрашка хватила, чуть копыта не откинул. А потом кто-то добренький ему помог медкомиссию облапошить и в полицию перевестись. Правильно я про честного и сильного рассказываю? Может, скажете, что он великолепный участковый? Да, полгода назад велосипед украденный нашел, а еще леденящее преступление раскрыл — поджог на чердаке «хрущевки». И тут надо же, в школе учительница из окна выпала! Найти виновных! Раз уж себя так и не простил наш честный и сильный… Даже отпуск взял, чтобы за чужими детьми гоняться. Слабак он, ваш Крюков, вы уж простите, Анна Анатольевна. Слабак и неудачник. Вы уж его найдите, пока он таких дров не наломал, что и не разгребешь.

Липатова молча кивнула.

Она и Тоша вышли из подъезда с ощущением случившегося несчастья. Липатова тут же стала звонить Крюкову. И… услышала звонок капитанского телефона. Он лежал на капоте ее собственной машины. Видимо, Крюков избавился от телефона, когда выскочил из подъезда. Липатова положила телефон в карман.

…В это время наверху, в квартире, Барковский закончил писать текст своего завтрашнего «признания». Шорин забрал у него листок, прочитал… На его лице выразилось отвращение. Приказал:

— Завтра в школе все расскажешь близко к тексту. Ирку забудешь как звать, на улице не узнаешь. Хоть слово про нее ляпнешь кому — исчезнешь. Понятно?

Барковский кивнул. Шорин протянул ему бумагу:

— Пиши телефон этого Сотникова.

Барковский написал номер, протянул бумажку Шорину и спросил:

— А если я забуду про Ирку, все забуду… вы обо мне тоже забудете?

— Постараюсь, — ответил Шорин. — Учи слова, фюрер хренов.

И отправился на кухню, где сидела Ира. Взглянула на отца, спросила:

— Меня посадят?

— Ой, ладно! Кто тебя посадит? Ты моя дочь. Вот что, поживешь пока у меня. В школу больше не пойдешь, экстерном все сдашь. А экзамены сдашь — пойдешь на юрфак. Или в Академию госслужбы.

Однако эти перспективы Ирину не обрадовали:

— Я не хочу.

— Ну, пойдешь куда захочешь. В Техноложку, например, или куда ты там решила? У тебя вообще к каким наукам способности есть?

Ирина упрямо покачала головой:

— Папа, я у тебя жить не хочу. И из школы уходить тоже не хочу. Я хочу здесь. С ним, с Мишей.

Шорин опешил:

— Ты рехнулась? Он же взрослый мужик! Он педофил чертов, подонок, каких мало! Я бы его своими руками придушил, если б…

— И поступать я никуда не хочу, — добавила Ирина.

— А что ты вообще хочешь?

— Я хочу… — Ирина запнулась, но договорила: — Хочу ребенка.

Шорин резко взмахнул рукой, сметая с подоконника какой-то цветочный горшок. Ирина съежилась.

— Идиотка! Ты понимаешь, что я тебя защищаю сейчас, что ты чуть было не вляпалась в страшную историю, что…

— Не ори! — перебила его дочь. — Во-первых, вляпалась уже. А во-вторых… мне нельзя волноваться.

— Что?! — вскричал Шорин.