Джеральд Сеймур - Красная лисица

Он улыбнулся, несмотря на боль в челюстях и посмотрел на пустое ведро. Он расскажет об этом Виолетте, расскажет, как это происходило. Не то, что они сделали с ним потом, но все, что было до того.

Он попытался встать вертикально, колени его дрожали, а желудок все еще не успокоился.

— Вы животные, — закричал он. — Сопливые, слюнявые несчастные свиньи. Пригодные только для того, чтобы ворошить навоз, и вы это знаете.

Крик прокатился под низкими балками.

— Валяйтесь в своем дерьме и умывайтесь им, вы, свиньи. Втирайте его в свои рожи, потому что копаться в дерьме — счастье для свиней. Дерьмо свиное, густое свиное дерьмо.

Он прислушался, ожидая нового нападения и услышал журчанье их голосов. Они не обращали на него внимания, игнорировали его. Он знал, что может кричать до тех пор, пока балки не разлетятся от крика, они этого не боялись. Он был отделен от всей известной цивилизации.

Не испытывая ни голода, ни жажды, онемевший от того, что убил этого огромного калабрийца, Джанкарло сидел на скамейке в Термини, коротая часы. Он был почти на пределе изнеможения, готов впасть в прерывистый тяжелый сон. Он сидел, закрыв лицо руками, опершись локтями о колени, и думал о Франке. В Пескаре были девушки, дочери друзей отца и матери. Развевающиеся юбки, крахмальные блузки, сапоги до колен и одобрительное кудахтанье матери, когда она выносила им угощение — сливочный кекс. Они хихикали и жили в неведении, с пустыми головами. На шее они носили золотые распятия и разражались гневными тирадами, если он касался застежек на их одежде, пуговиц, молний или крючков.

В университете тоже были девушки. Они были ярче и старше, настоящие звезды. Они смотрели на него свысока, как на подростка. Он был некто, кого можно было взять ради компании в кино или на пляж, но от кого старались избавиться, когда темнело, когда доходило до дела. Пятна, прыщи и хихиканье, когда рот закрывают рукой. Но с Автономией все было иначе: девушки не искали новообращенных, не вербовали их, Джанкарло должен был показать себя и добиться одобрения. Впереди толпы, вырвавшись далеко вперед, он бежал с молочной бутылкой, в которой горела тряпка, и бросал в воздух коктейль Молотова. В борьбе за одобрение, он даже подвернул лодыжку. Запомнят ли они его теперь, девушки из Автономии? Джанкарло Баттистини не имел опыта иного, чем руки Франки, ее бедра, ее обволакивающее тепло. Это было испытание его знания. Он долго думал о ней. Франка с золотистыми грудями, на которых не было следов загара, Франка с сосками, как вишневые косточки, с плоским животом и уходящим вниз кратером. Франка с ее диким лесом перепуганных волос, в которых запутывались его пальцы. Та, которая выбрала его. Милая, милая, сладостная Франка. В его ушах все еще звучало ее дыхание, он вспоминал, как она металась по кровати, ее крик, когда она изнемогла.

Я иду, Франка. Верь мне. Он думал о Франке, когда станция начала оживать, двигаться и функционировать, принимать участие в жизни нового дня. Думая о Франке, он подошел к кассе и заплатил за проезд на скором поезде до Реджио. Думая о Франке, он вошел в вагон первого класса. Подальше от стада неаполитанцев и сицилийцев с их тюками и салатами, детьми и доводящими до галлюцинаций шумами споров и перебранок. Других пассажиров в купе не было. Он думал о Франке, когда поезд отошел от низкой платформы и пополз между подъездных путей, пересечений рельсов и высоких платформ, омытых первыми лучами дня. Юноша откинулся назад, положив ноги на скамейку напротив и почувствовав, как P38 давит на его спину.

Спеша через поля, заросшие травой, через тесно расположенные друг к другу виноградники, мимо маленьких городишек Систерна ди Латина и Сецце на холмах и Террацину на побережье, поезд ускорял свое движение. Телеграфные столбы сливались: приходилось отыскивать за окном пыльные и сухие горы и яркие небеса Аспромонте.

— Верь мне, Франка. Верь мне, потому что я иду.

Юноша говорил вслух, под стук колес.

— Завтра они узнают обо мне. Завтра они узнают мое имя. Завтра ты будешь гордиться своим маленьким лисенком.

В Квестуре мужчины в мундирах приветствовали едва замаскированными улыбками дотторе Джузеппе Карбони, выходившего из машины.

Признаки проведенной им ночи были очевидны. Набрякшие, как у бульдога, глаза, щеки в пятнах, подбородок в царапинах от бритвы, плохо повязанный галстук. Он неуклюже проследовал в дверь, глядя прямо перед собой, как если бы опасался встретить на пути препятствие, и сел в лифт место того, чтобы подниматься по лестнице пешком. Карбони не ответил никому из тех, кто его приветствовал, пока он шел по коридору второго этажа. Не обращая ни на кого внимания, он был благодарен за то, что мог найти прибежище за своим письменным столом, что избавляло его от унижения встречи с коллегами. Они будут думать, что он всю ночь пропьянствовал и, шепчась и хихикая по его адресу, так и не узнают, что он ушел с вечеринки еще до двух часов и у себя дома упал в кресло с бокалом виски в руке, чтобы было легче просеивать в памяти события и картину этого последнего похищения. У него не было времени для размышлений, для анализа, как только он оказывался на работе, где звонили без передышки телефоны и потоком шли посетители всех сортов: скромные и высокого ранга. Поэтому за одним бокалом последовал второй, а потом эти бокалы слились, и количество выпитого достигло полбутылки, пока он старался проникнуть во все тайные закоулки проблемы, которая перед ним возникла. Он не ложился до тех пор, пока его жена, великолепная в своей развевающейся ночной сорочке, не потащила его в свою постель, но и тогда у него не было особой надежды на сон.

Он тяжело сел на стул и попросил по внутреннему телефону своего помощника. Через минуту помощник оказался рядом, елейный и масляный, готовый к любым услугам, явившийся с охапками папок, побитых и потрепанных коричневых картонных вместилищ целой горы бумаг, отпечатанных на машинке. Что дотторе считает самым важным делом дня?

Карбони вздрогнул, потому что острая боль пронизала его голову.

— Дело Харрисона. Больше ничего.

— У нас есть записи звонков миссис Харрисон и в ICH. Запись звонка к миссис Харрисон была бесполезной. Она ничего не поняла и повесила трубку.

В углах рта помощника Карбони таилась усмешка.

— Первые ощутимые шаги в направлении вымогательства были предприняты, когда обратились к его компании. Поступил анализ голоса из Криминалпола, Они находят, что есть сходство между этим голосом и тем, который звонил, когда похитили ребенка Марчетти.

— В компанию обращались только раз?

— Да, это было одно сообщение, когда они пытались нащупать возможность выхода.