Ирина Лобусова - Королевы Привоза

— Никто не найдет.

Они быстро пошли прочь вдоль ночного Привоза.

Вернувшись к себе на Молдаванку, Таня бесшумно прошла в свою комнату, без сил опустилась на пол. Ей хотелось плакать. Так она сидела некоторое время. Затем, добравшись до кровати, рухнула, погрузившись в тяжелый, почти мертвый сон.

Подземный тюремный архив. Жестокий убийца. Странный протокол допроса. Таня узнает имя

Осклизлые ступеньки выскальзывали из-под ног. Володя с трудом спускался вниз, держась за стены. Это было самое настоящее подземелье, словно пришедшее из страшных готических средневековых романов. Сосновский впервые был в одесской тюрьме.

Старик-сторож, привыкший ко всему на свете, провел его внутрь. Он сделал это по настоянию Володи, которому не только очень хотелось посмотреть архивные записи, но и вдохнуть воздух того страшного места, где содержались самые опасные узники, — мрачный, затхлый запах подземелья, исполненный тяжелых воспоминаний и ужаса.

С политическими переменами в городе пришли и перемены в одесской тюрьме. Ее вновь стали использовать по назначению, но открыли не полностью. Для использования оставили только два крыла, но закрыли все подвальные помещения. В часть этих помещений отнесли тюремный архив, а остальные были предназначены под ремонт. Но, ввиду полного отсутствия средств, он был перенесен на неопределенное время.

Подземелье закрыли не просто так: уж слишком много неприятных воспоминаний хранили стены подвалов. Именно в этих камерах, в самом низу, содержали политических вместе с опасными преступниками, приговоренными к пожизненному заключению или к смертной казни. Многие из руководства большевиков, которые пришли сейчас к власти в Одессе, провели в этих подземных стенах немало ужасных дней. А потому эти помещения решено было закрыть в первую очередь.

Оставшиеся же в работе два крыла, два корпуса тюрьмы, функционировали по-прежнему. Тюрьма была забита битком, но охранялась не так строго, как в прошлые годы. Находились в ней мелкие уголовники, спекулянты продуктами и медикаментами, какие-то дворяне, не успевшие сбежать из города, да еще те, кого подозревали в связях с Добровольческой армией и шпионстве в пользу белых.

Судов как таковых не проводилось — на это не было времени, да и законы не успели еще переписать, оставались только прежние. А потому суд по законам военного времени проходил очень быстро. Дело прямо в тюрьме рассматривал военный революционный трибунал. После чего обвиняемого либо там же расстреливали, либо отпускали на волю (что бывало гораздо реже, но все же случалось). Не было ни адвокатов, ни прокуроров, ни апелляций — ничего из долгих и законных юридических процедур. Суд был быстрый, молниеносный — почти такой же, как захват большевиками власти в городе. А потому люди, которыми была забита тюрьма, долго в ней не задерживались, и в любом случае быстро покидали ее стены.

Старик-сторож тюремного архива раньше работал царским охранником. Знал он тюрьму как свои пять пальцев, особенно все переплетения подземных коридоров. В связях с белыми его не подозревали, да при прежней власти он был самой мелкой сошкой, в пытках и допросах заключенных (особенно политических) не участвовал. А потому его было решено оставить при тюрьме — не столько из уважения к прежним заслугам, сколько потому, что за архивом надо было смотреть. А никто из большевиков не желал каждый день спускаться в мрачные подземелья.

Так и остался бывший охранник там, где провел бóльшую часть жизни. Только должность его теперь называлась по-другому. И от горя из-за перемены власти и из-за того, во что превратилась тюрьма, сторож беспробудно пил.

Он пил из-за бесконечных расстрелов, которых был ежедневным свидетелем, и которые повредили его психику, пил из-за того, во что превратились камеры: раньше в них содержалось по 2–3 человека, теперь же заталкивали по 30…

Иногда в камерах было так тесно, что нельзя было прилечь, и люди сидели, тесно прижавшись друг к другу, чувствуя себя в настоящем аду. Да и охрана самой тюрьмы не имела ничего общего с той, прежней охраной. Дежурства несли кое-как, охранников распределяли неравномерно. А в подвал, где находились архивы, и вообще никого не поставили. Ценные записи, чудом сохранившиеся в тюрьме, содержались без всякой охраны, и забрать их мог кто угодно, стоило только узнать тайный ход, о котором, впрочем, мало кто мог догадаться.

Обо всем этом узнал Володя, сидя в кабачке на Люстдорфской дороге возле Второго Христианского кладбища и слушая пьяные откровения старика, который был просто счастлив найти собеседника. О старике-стороже подвалов Сосновский узнал в редакции от одного из старых репортеров, который, как и сам Володя, остался в Одессе, не в силах расстаться с писательским делом.

Сосновский искал возможность попасть в тюрьму и очень скоро понял, что затея его не только безнадежна, но и опасна. Идти официальным путем никакого смысла не было: революционные власти не пускали за ограду тюрьмы посторонних, тем более репортеров, чтобы никто в городе не узнал о том, что там происходит, ведь в Одессе даже не подозревали о массовых расстрелах, которые каждый день проводились за стенами старинного Тюремного замка.

За попытку проникнуть на территорию тюрьмы в качестве газетного репортера или частного лица Володю ждал неминуемый расстрел. Никто бы не стал разбираться в обстоятельствах. Даже такое понятие, как передачи, в тюрьме были отменены. Власти опасались лишних свидетелей, а потому родственникам тех, кто попал в застенки, было запрещено видеться с ними. В общем, официальных путей не было.

К архиву не допускали никого. Обо всем этом Володя узнал, «закинув удочки» в разных местах, в том числе и от Антона Краснопёрова, который, не подозревая подвоха, даже выболтал важную информацию о том, почему большевики не хотят пускать за стены тюрьмы свидетелей.

Именно тогда с Володей разговорился старый репортер, ставший невольным свидетелем его расспросов.

— Зачем это тебе? Опасности захотелось? — поинтересовался он, честно стараясь подавить в себе чувство ревности.

— Почему опасности? Просто репортаж. Революционная тюрьма, новое в тюремных застенках для уголовников, и все такое, — Володя пожал плечами с самым невинным видом, мол, не думал ничего плохого.

— Пристрелят на месте, — усмехнулся репортер. — Наивный, молодой, не соображаешь, что в городе делается. Брось эту затею.

— Что, неужели нет никакого способа узнать, что происходит в тюрьме? Странно это как-то! — воскликнул Володя.