Анатолий Степанов - Казнь по кругу

Она стояла у французского окна — стеклянной стены — и, щурясь от лучей уже невысокого солнца, через обширную террасу смотрела на нетронутый и оттого прекрасный сосновый бор. Стояла неподвижно и смотрела неотрывно. Абсолютно голая. Потом спросила, не оборачиваясь:

— Разделся?

— Да, — подтвердил хриплый от волнения мужской голос. В интонации «Так точно!». Она повернулась и, окинув взглядом абсолютно голого, как и она, атлета, прошла к квадратной неохватной кровати и бросила себя на нее спиной. Раскинувшись иксообразно, она, глядя в зеркальный потолок, невыносимо спокойно позвала-приказала:

— Ложись рядом.

Атлет с противоположной стороны кровати на коленках добрался до нее и осторожно прилег.

— По́том воняешь, — брезгливо заметила она.

— Душ принять не успел, — оправдался атлет и догадливо предложил: — Могу сбегать. В пару минут обернусь.

— Не надо, — сказала она и уткнулась лицом ему в подмышку, резко ловя носом грубо ядовитый дух мужского пота. Он осторожно положил здоровенную пятерню на ее изящную ягодицу.

— Подожди, — капризно приказала она, и он послушно убрал руку. Лежал бревно бревном. Она же уселась ему на живот, прижавшись влажной промежностью, а напрягшимися сосками маленьких грудей коснулась его лица. Он попытался поцеловать их, но они были уже у шеи, на ключицах, у груди… Потом она сдвинулась назад, приподнялась и села на кол, который уже был воздвигнут во всей своей твердости…

Почти сразу же, не разрываясь, они поменялись местами, и он, работая подобно поршневому двигателю, добрался длинными руками до ее грудей и мял, мял, тискал их, однако же не сбиваясь с ритма.

Они кончили в классической позе — он сверху, она под ним. Но она кончила на мгновенье раньше и ловко выкарабкалась из-под него, не желая валяться под ним в усталой разнеженности. Ему пришлось взбираться на пик страсти при помощи собственных рук.

Отвернувшись от него, она отдыхала. Передохнув, она без труда привела его в полную боевую готовность.

В этот раз она не молчала. Глядя на него восхищенно-ненавидящими глазами, она изредка выкрикивала:

— Убийца!.. Скот!.. Ничтожество!.. Животное!.. — И снова: — Убийца!.. Убийца!.. Убийца!..

А он молчал. Молчал и тогда, когда они набирались сил на третий заход. Готовя его к многотрудной акции, она была нежна, как бабочка на цветущем лугу: летуче целовала его позвоночник от шеи до копчика. Он кончиком языка ласкал ее пупок и соски, она кусала его за мочку уха…

Он уже дрожал от вернувшегося нестерпимого желания. А она вдруг встала с кровати, подняла с пуфика легкий халатик, надела его, перепоясалась и сухо сообщила партнеру:

— Расхотелось.

Раскрыв окно, она вышла на террасу. Бор, красновато освещенный уже закатным солнцем, стал еще прекраснее. Она любовалась им. Он, поспешно натянув трусы и майку, выскочил вслед за ней.

— Как же так? Как же так? Как же так?

— А так, — сказала она, вернулась в спальню, из ящика туалетного столика вынула пять сотенных долларовых бумажек и протянула их ему, следовавшему за ней как бобик на поводке.

— Возьми. Пригодятся. И иди.

— Куда? — взяв бумажки, в полном раскардаше поинтересовался он.

— Куда хочешь.

Он схватил в охапку одежду и удалился, обреченно повторяя:

— Как же так? Как же так?

Она почувствовала, что ей хочется курить, и закурила. Тонкая струя дыма лениво-грациозно извивалась в лучах солнца.

В глазах все еще мелькали громадные многотонные трайлеры, лица водителей-дальнобойщиков, придорожные харчевни, милицейские и полицейские патрули, таможенные заставы и людишки. Разные. По поручению одной весьма солидной экспортной конторы Сырцов определял места утечек товара при транспортировке. Утечек вроде бы незначительных, но постоянных, а потому весьма и весьма разорительных.

Он определил их и поэтому вчера возвратился в Москву. Отчитался перед клиентом, выдал соответствующие рекомендации. С достоинством принял слова благодарности, сопровождавшие вручение чека на внушительную сумму, и вот он дома. В любимом своем обиталище. Вчера вечером даже и не выпил с возвращеньицем. Отскребся в ванне и спать.

Еще бы поспать, а вот проснулся. Он глядел на белоснежный потолок. Да, не шевелясь и ворочая только глазами, рассматривал сквозь распахнутую балконную дверь однотавровую балку мэрии и сахарный торт Белого дома. По дому соскучился, соскучился по Москве. Но мэрия и Совмин еще не Москва! Нарочито шлепая босыми ногами по керамической плитке, он, как был голяком, вышел на балкон.

Вот она, Москва. И переулочек кривоват, и домишки разномастны, и человечки ненужно суетливы, а вот она Москва, без которой скучно жить. Захотелось на улицы, и Сырцов заторопился под душ.

С влажной причесанной головой торжественно завтракал на кухне, тихо гордясь ухоженным уютом и сознательно созданной целесообразностью любимого жилища, удобного для его натуры и образа жизни.

Пил не вздрючивающий нервишки кофе, а обстоятельно гонял чаи, поднимающие общий тонус. После третьей чашки, когда понял, что тонус поднял, поднялся и сам. Глянул на часы. Половина одиннадцатого. Чудесный бездельный день впереди. День бесцельных прогулок, день зеваки, день лентяя, день остолопа с пустой башкой, день прогульщика. Его день Москвы.

Еще раз вышел на балкон. Какая погодка? Безветренная теплынь. Натянул светло-зеленую хлопчатую фуфаечку о четырех сверху расстегнутых пуговицах (чтобы шея и грудь были на воле), влез в отглаженные портки-тропикал, воткнул ноги в бежевые легчайшие мокасины и стал перед зеркалом, не без удовольствия разглядывая свои сто восемьдесят семь и девяносто два без жировых отложений. В хорошей форме был.

И зазвонил телефон. Раньше бы ему уйти! Раньше. До этого звонка. А Сырцов снял трубку.

— Слава Богу, дома! — обрадовался в трубке знакомый баритон.

— Виктор, что ли? — догадался Сырцов. Профессия обязывала узнавать.

— Догадался, сыщик. Значит, в форме, — как бы про себя отметил Виктор. Виктор Кузьминский — довольно известный сценарист и прозаик, с которым Сырцова через учителя, Александра Ивановича Смирнова, Деда, связывало давнее приятельство.

— В форме, в форме, — подтвердил Сырцов. — И поэтому сразу предупреждаю: в глухой завязке.

— Ну и черт с тобой! — решил Кузьминский. — Я к тебе по делу. Хотя, если без пижонства, одно другому не мешает.

— Ты лучше о деле, — посоветовал Сырцов. — Но если это дело — работа, хрен ты меня заполучишь. Отдыхаю.

— Не знаю, Жора, ничего не знаю. Но, во всяком случае, очень прошу быть сегодня у меня к часу дня. И будь добр, не опаздывай.

— Бабы, что ли?

— Не бабы, Жора.

— Ничего не понимаю. Объясни.