Анатолий Степанов - Казнь по кругу

— Не по телефону. Жду, да? Я буду ждать!

— Только очень жди! — разозлился Сырцов и размахнулся, чтобы шмякнуть трубку. Но вовремя остановился, разумно пожалев роскошный «Панасоник».

Время погулять еще имелось. Но ограниченное время — это не время, это кусок времени, своей точной определенностью мешающий его бесцельно и бессмысленно транжирить. Никакого кайфа то есть.

Но все-таки пошел. Кузьминский жил в Мещанских улицах, недалеко от Садового кольца. Держась кольца, Сырцов и брел. Мимо Кудринской, мимо Триумфальной, мимо Каретного, мимо Цветного. От Самотеки через Олимпийский переулок вскарабкался на малую горку, и вот он, двенадцатиэтажный длинный грязно-белый барак. Дом Кузьминского.

Сырцов специально пришел на двадцать минут раньше — пообнюхать. Если что не по нему — ноги в руки и с концами.

Позвонил. Витя Кузьминский тоже был не из слабаков, Бог и рост дал, и силу, но годики (за сороковник перевалило) и соответствующие напитки сделали свое черное дело: много лишнего было и на боках, и на животе.

— Привет, — сказал Кузьминский. — Заходи.

— Привет, — откликнулся Сырцов. — А может, не надо?

— Сам решишь после того, что я тебе скажу.

Прошли в заваленную книгами веселую комнату. Уселись. Сырцов в кресло, а Кузьминский на диван. С надлежащим любопытством осмотрели друг друга: полгода как не виделись. Игра в гляделки Сырцову надоела первому, и он процитировал из Мартынова:

— Рассказывай, люблю твои рассказы.

— Этот рассказ вряд ли тебе понравится, — предупредил Кузьминский и сразу же приступил: — Сегодня в семь утра у меня зазвонил телефон…

— Кто говорит? Слон, — беспечно перебил его Сырцов. Игривое у него было настроение. Пока.

— Говорю я или ты? — Кузьминский начинал злиться.

— Ты, мой родной, ты, мой славный!

— Кретин, — оценил поведение неумно веселившегося сыщика Виктор. — Представляешь, мне в семь утра звонить!

— Представляю, — сказал Сырцов, твердо помнящий, что видный литератор раньше одиннадцати глаз не продирает. — Но ты снял трубку…

— Ни один из моих знакомых просто так в такое время не позвонит. Поэтому и снял. Со сна ничего не понял поначалу, но потом кое-что стал с трудом просекать…

— О том, что просек, — перебил Сырцов.

— Ты мне надоел, — предупредил Кузьминский и продолжил: — Некий таинственный молодой человек сообщил, что срочно, очень срочно желает поговорить с Сырцовым Г. П. по моему телефону и что у него для упомянутого Сырцова Г. П. есть сообщение чрезвычайной важности. На что я ему и ответил, что у Сырцова Г. П. есть собственный телефон…

— К чему бы это ты меня инициалами обзываешь?

— Г. П. Очень подходит расшифровка: говно порядочное.

— Ну, и что он тебе ответил про сырцовский телефон?

— Сказал, что твой телефон, Жора, вероятнее всего прослушивается, а он не имеет права рисковать.

— Наши с тобой связи, Витя, малозаметны. Почему он вышел на тебя?

— Вот у него и спросишь.

— Когда?

— Ровно в четырнадцать пятнадцать он будет звонить сюда.

— Что ты сам по этому поводу думаешь, Витя?

— А надо?

— Что — надо?

— Думать. Он позвонит и все тебе скажет.

— Я не о том. Кто он? Напуганный фраер, обеспокоенный бизнесмен, заполошный сексот, отвязавшийся блатной? По разговору, по интонациям, по построению фраз и эмоциям. Ты же писатель, Витя, ты инженер человеческих душ.

— Во всяком случае, не напуганный фраер и не обеспокоенный бизнесмен. Для просто же блатного и рядового сексота словарный запас великоват. Да и профессиональных словечек не прослышал. Отдаленно лишь — блатная музыка.

— У тебя отводная трубка есть, Витя?

— Ты же знаешь, что есть. На кухне.

— Ну, я на всякий случай спросил. Может, разбил по пьянке. Будешь слушать наш разговор. А потом в игру поиграемся: «Кто, куда, откуда и зачем».

— Кстати, о пьянке, — оживился Кузьминский. — Приму-ка я полторашку для успокоения нервной системы. Все равно уже работать не придется.

— Как раз успеешь, — понял Сырцов, глянув на часы.

Кузьминский побежал на кухню. Мягкий хлюп холодильника, бульканье, второй хлюп холодильника, и вот он — со стаканом в правой руке и с яблочком в левой.

— С вашего позволения, — изрек Кузьминский и перелил в себя содержимое стакана. По-лошадиному хрупал яблоком. Наконец-то счастливо растопырил глаза и укорил Сырцова: — Зря отказываешься!

— А хорошо? — ностальгически полюбопытствовал Сырцов.

— Еще как! — похвастался Виктор.

Неожиданно грянул ожидаемый телефонный звонок. Оба, как по команде, глянули на часы.

— Как только ты доберешься до кухонного аппарата, — почему-то шепотом распорядился Сырцов, — я начинаю считать до трех. На «три» мы одновременно снимаем трубки. Компрене, Витек?

Витек рванул на кухню.

— Раз, два… — считал Сырцов, — три!

Хорошо сняли трубки, абсолютно синхронно.

— Слушаю, — сказал Сырцов.

— Кузьминский? — невнятно поинтересовалась трубка.

— Сырцов, — уточнил Сырцов и посоветовал: — Носовой платочек с микрофона сними, будь так добр.

— А чем ты можешь доказать, что ты — Сырцов? — уже отчетливо заговорили на том конце. Тембр голоса можно разобрать. Драматический тенор.

— На хрен мне доказывать? Не ты мне нужен, а я тебе.

— Где Махов живет?

— Уж если тебе так надо для успокоения, лови: в Теплом Стане.

— Нас никто не слушает?

— Кузьминский — культурный человек, — соврал про писателя Сырцов, — и поэтому тактично удалился. А боле — некому.

— Не врешь?

— Ты мне сильно надоел, — строго предупредил Сырцов.

— Не серчай на меня, Сырцов. Я и так в полной жопе.

— Тогда излагай все по порядку. Выговоришься — полегчает.

— Вряд ли. Но выговориться придется. Другого выхода у меня нет.

— Давай, давай, паренек! Времени у тебя мало, да и беспокоить скоро начнут. Небось, по телефону-автомату говоришь?

— Догадался.

— А как же иначе? Быстро — быка за рога!

— Я — агент Махова. А он уже две недели как на стажировке в Нью-Йорке. У меня сведения чрезвычайной важности.

— Не отцепил же он тебя с поводка. Наверняка кому-нибудь передал. Вот этому-то и доложи.

— Передал. По инструкции полковнику из главного управления. Но там сильно протекает, Сырцов.

— Считаешь, что полковник этот — прикормленный?

— Скорее всего не он, а кто-то повыше, кому он докладывает.

— Доказательства у тебя имеются?

— Имеются. На пленке разговор, из которого ясно, что блатари знают все про информацию, переданную мной в донесении неделю тому назад.

— Замолкни тогда до возвращения Махова.

— Замолк бы. Но я же говорю: сообщение чрезвычайной важности.

— А я что могу?

— Ты можешь напрямую связаться с МУРом. Когда они поимеют эти сведения, им не отвертеться. Знали и ничего не предприняли — это же полный оперативный провал.