Луиза Пенни - Большая расплата

Гамаш снова рассмеялся и склонил голову над записями.

Бовуар молча наблюдал за ним, ожидая продолжения. Он ждал уже несколько месяцев, с того момента, как Гамаш объявил Жану-Ги и Анни о своем решении принять должность главы Академии.

Некоторых этот шаг удивил. Жану-Ги он представлялся идеальным — Бовуар знал Гамаша лучше остальных. Этот шаг одобрила и Анни, утешавшаяся тем, что отец наконец-то в безопасности.

Жан-Ги не стал рассказывать своей беременной жене о том, что на деле Академия — распоследний отстойник Сюртэ. И ее отец там по самую шею.

Бовуар тихо посидел в кабинете, потом, прихватив книгу про Эверест, отправился в гостиную, где уселся напротив весело потрескивающего поленьями очага и стал читать про опасные восхождения. Про кессонную болезнь, лавины и огромные ледяные глыбы в десять этажей высотой, опрокидывающиеся иногда внезапно, погребая под собой людей и животных.

Сидя в уютной гостиной, Жан-Ги вздрагивал, читая про тела альпинистов, оставленные в горах на месте их гибели, замершие в неизменных позах, простирающих руки в поисках спасения или подтягивающих себя еще на дюйм ближе к вершине.

О чем они думали, эти вмерзшие в лед мужчины и женщины в последние моменты просветления?

Может быть, их последней мыслю было « почему »? Почему восхождение казалось им хорошей идеей? И не задаст ли себе однажды человек в кабинете тот же самый вопрос.

Инспектор Жан-Ги Бовуар понимал, что его аналогия с Гамашем и горой не вполне верна. Когда ты погибаешь на склоне горы, это следствие гордыни и необдуманности. Демонстрация крепости и эгоизма, упакованных в браваду.

Нет, Академия горой не была. Она была, как верно подметил Гамаш, выгребной ямой. Но эту работу нужно выполнить. Какой будет Академия, таким станет и Сюртэ. И если первое — дерьмо, то и второе тоже.

Шеф-инспектор Гамаш очистил Сюртэ, но это только половина дела. И теперь коммандер Гамаш перенёс свое внимание на Академию.

Увольняя прежних преподавателей и нанимая новых, он до сих пор не объявил имя своего зама. Предполагали, что он назначит Жана-Ги. Жан-Ги думал так же, поэтому ждал. И снова ждал. И ждал. И уже начинал недоумевать.

— Ты примешь предложение? — спросила его Анни как-то за завтраком.

Хрупкой она не выглядела никогда, а теперь с беременностью, которая была ей очень к лицу, расцвела. Всё, чего желал Жан-Ги — чтобы жене и будущему ребенку было хорошо. И убил бы, добывая для неё последнюю упаковку мороженого Häagen-Dazs.

— Думаешь, стоит? — поинтересовался Жан-Ги, и увидел улыбку Анни.

— Шутишь, что ли? Откажешься от должности инспектора в убойном отделе, будучи одним из самых влиятельных офицеров Сюртэ, и уйдешь в Академию? Ты?

— Итак, ты думаешь, мне стоит так поступить?

Она звонко расхохоталась, как умела лишь она:

— Не думаю, что ты когда-нибудь рассматривал вариант « стоит так поступить ». Полагаю, ты просто сразу поступишь именно так.

— Почему это?

— Потому что ты любишь отца.

И это было правдой.

Он пошёл бы за Арманом Гамашем даже сквозь адские врата, а до Академии Сюртэ было так же близко, как от Квебека до Аида.

Рейн-Мари сидела в бистро и всматривалась в темноту за окном, где можно было разглядеть три огромные сосны, да и то только потому, что те были увешаны рождественскими гирляндами. Синие, красные, зеленые огоньки, мерцающие под слоем свежего снега, смотрелись так, словно их подвесили в воздухе.

Еще только пять вечера, а кажется, будто уже полночь.

К бистро шли хозяева Габри и Оливье, торопясь на ежевечерний cinq à sept , час дружеского коктейля.

Арман остался дома, предпочтя тишину и покой кабинета, готовился к приближающемуся первому дню нового семестра. Сквозь окна бистро, за деревенским лугом и нарядными деревьями, виднелся их дом и свет в окнах кабинета.

Рейн-Мари почувствовала облегчение, когда он объявил о своем решении заняться Академией. Самое подходящее дело для человека, более склонного гоняться за редкими книгами, чем за преступниками. Но все-таки, он выслеживал убийц почти тридцать лет, и преуспел в этом занятии. Он охотился за серийными убийцами, за теми, кто убил всего один раз, за виновниками массовых убийств. За теми, кто действовал преднамеренно и теми, кто не готовился совсем, действовал спонтанно. Все они одинаково отнимали жизни, и все, за редким исключением, были пойманы её мужем.

Да, Рейн-Мари почувствовала облегчение. После рассмотрения и обсуждения с ней множества предложений, Арман выбрал руководство Академией Сюртэ. Чистку авгиевых конюшен, переполненных за годы жестокости и коррупции.

Она радовалась, ровно до того момента, пока с удивлением не обнаружила мрачное выражение его лица.

И в этот момент холод пронзил ее. Не убийственная стужа. Пока лишь предвестник будущих холодов, того, что грядут тяжелые времена.

— Ты целый день ее рассматриваешь, — раздался голос Мирны, прервав грустные размышления Рейн-Мари. Мирна указала на бумагу в руках Рут. Старая поэтесса держала листок осторожно, за краешки.

— Можно мне взглянуть? — попросила Рейн-Мари ласково, протянув руку, словно заманивая в салон автомобиля бродячую собаку. Будь у нее в руке бутылка виски, Рут уже виляла бы хвостом на переднем сидении.

Переводя взгляд с одной на другую, Рут отдала бумагу. Но не Рейн-Мари.

Она отдала ее Кларе.

— Это карта, — склонившись над бумагой, сделал вывод Арман.

— Какова твоя первая версия, мисс Марпл? — спросила Рут. — Вот эти линии, мы зовем их дорогами. А это, — она ткнула узловатым пальцем в бумагу, — река.

Последнее слово она проговорила медленно, демонстрируя безграничное терпение.

Арман выпрямился и уставился на неё поверх очков, потом вернулся к созерцанию карты, расстеленной на столе под светом настольной лампы.

Этим зимним вечером они собрались у Клары на ужин — буйабес со свежим багетом из булочной Сары.

Клара и Габри на кухне добавляли последние ингредиенты в бульон — морские гребешки, креветки, мидии и кусочки лосося — пока Мирна нарезала и поджаривала хлеб.

Тонкий аромат укропа и чеснока витал по дому, смешиваясь с ароматом дымка из камина. За окном наступила стылая беззвездная ночь, облака сгустились, грозя снегопадом.

А в доме было тепло и спокойно.

— Болван, — проворчала Рут.

Несмотря на её комментарии, было совсем не очевидно, чем же на самом деле являлась эта бумага.

На первый взгляд, она совершенно не походила на карту. Слегка помятая, потрепанная, она была красиво и замысловато разрисована — орнамент из медведей, оленей и гусей тянулся вокруг гор и лесов. В буйстве сезонной неразберихи весенняя сирень и пышный пеон соседствовали с кленами в ярком осеннем облачении. В правом верхнем углу снеговик в шапочке и национальном кушаке ceinture fleche вокруг толстой талии, победно вскинувший клюшку.