Луиза Пенни - Большая расплата

— Это одновременно и карта, и произведение искусства, — заметила Клара. — Разве это не увеличивает её ценность?

— Проблема именно в том, что это и карта, и одновременно произведение искусства, но ни то и не другое по отдельности, — попытался объяснить Оливье. — Но главная проблема в том, что коллекционеры карт собирают экземпляры, на которых отражена определенная местность, чаще та, на которой они сами проживают, либо местность с богатой историей. На нашей же изображен крошечный уголок Квебека без всякого исторического прошлого. Просто деревеньки, домики, этот нелепый снеговик. Она мила нам, потому что мы тут местные жители. У остальных карта просто вызовет недоумение.

— Даю тебе за нее полтинник, — вдруг выдала Рут.

Все повернулись к поэтессе в легком шоке: Рут за всю свою жизнь ни разу не выразила желания за что-нибудь заплатить.

— Полтинник чего? — в один голос спросили Мирна и Оливье.

— Долларов, членоголовые!

— В последний раз, когда она что-то покупала, рассчитывалась лакричными палочками, — проговорила Мирна.

— Стыренными в бистро, — добавил Оливье.

— Зачем она тебе? — спросила Рейн-Мари.

— Что, ни до кого еще не дошло? — удивилась Рут. — Никто из вас так и не увидел? Даже ты, Клюзо?

— Для тебя я мисс Марпл, — сказал Арман. — Что увидели-то? Я вижу прекрасную карту, но вполне понимаю, о чём говорил Оливье. Только для нас она и имеет какую-то ценность.

— А знаешь, почему? — настаивала Рут.

— Почему? — спросила Мирна.

— Вот и разберитесь, — заключила Рут, потом пристальнее вгляделась в Мирну. — Вы кто? Мы знакомы?

Потом отвернулась к Кларе и зашептала:

— Разве она не должна сейчас мыть посуду?

— Потому что чернокожие всегда служанки? — уточнила Клара.

— Тише, — прошипела Рут. — Не хочешь же ты её оскорбить.

— Это я-то оскорбляю её? — еще раз уточнила Клара. — На всякий случай, быть чернокожей не оскорбительно.

— Откуда ты знаешь? — спросила Рут, потом снова обратилась к Мирне: — Не беспокойтесь, я найму вас, если миссис Морроу вас уволит. Лакрицу любите?

— О, бога ради, сумасшедшая ты старая развалина, — сказала Мирна. — Я твоя соседка. Мы знакомы сто лет. Ты каждый день приходишь в мой книжный магазин. Берешь книги и никогда не платишь.

— И кто из нас сошел с ума? — спросила Рут. — Там же не магазин, а библиотека. Так прямо на вывеске и написано. — Рут повернулась к Кларе и снова зашептала: — Сомневаюсь, что она умеет читать. Научишь её, или это повлечет за собой неприятности?

— Там написано Librairie , — сказала Мирна с французским прононсом. — «Магазин» по-французски. И тебе это отлично известно, у тебя отличный французский.

— Не надо меня оскорблять.

— Как может оскорбить признание того факта, что у тебя отличный французский?!

— Думаю, мы ходим по кругу, — прервал их Арман, поднялся и начал убирать со стола. Услышь он эту перебранку несколько лет назад, был бы потрясен. Но он хорошо знал этих людей, поэтому видел за перебранкой кое-что другое — словесное па-де-де.

Так они проявляли привязанность. Любовь.

В такие моменты ему всё еще бывало неловко, но он подозревал, что так и должно быть. То было своего рода представление guerrilla theater . А может им просто нравилось подначивать друг друга.

Собирая тарелки, чтобы отнести их в мойку, он снова бросил взгляд на карту. В свете свечей карта изменилась.

Это не просто завитушки, накарябанные скучающим первопроходцем в попытке скоротать долгие зимние месяцы. Карту рисовали с какой-то целью.

И сейчас он заметил еще одно небольшое изменение. А может ему только показалось.

Снеговик, такой задорный при дневном свете, при свечах потерял жизнерадостность. И даже более того… Тревога? Не она ли это? Может ли этот добряк чего-то бояться? О чём он может тревожиться?

О многом, решил Гамаш, включая горячую воду и добавляя моющее средство в раковину. Человечек из снега боялся вещей, которых весь остальной мир ждал с нетерпением. Неизбежности весны, например.

Да, снеговик, каким бы веселым он ни был, должен в глубине души бояться. Так нарисовано на этой картине. Или карте. Или чем бы оно ни было.

Любовь и тревога. Они идут рука об руку, как попутчики.

Вернувшись к столу за новой порцией тарелок, он заметил, что Рут наблюдает за ним.

— Ну, разглядел? — спросила та тихо, когда он наклонился за ее чашкой.

— Я увидел встревоженного снеговика, — сознался он, и как только слова его прозвучали, стала очевидна вся их нелепость. Однако старую поэтессу они не развеселили, она согласно кивнула.

— Уже горячо.

— Я всё думаю, зачем эта карта нарисована? — сказал Гамаш, снова наклонившись над рисунком.

Ответа он не получил, да и не ожидал получить его.

— С какой бы целью ее не рисовали, но точно не для продажи, — уверил Оливье, задумчиво глядя на карту. — Мне она так нравится.

Пока Арман и Мирна занимались грязной посудой, Оливье достал из холодильник десерт.

— С нетерпением ждёшь первого дня занятий? — спросил Оливье, готовя шоколадный мусс, посыпанный крошками Гранд-Марнье и увенчанный свежими взбитыми сливками.

— Слегка нервничаю, — сознался Гамаш.

— Не бойся, остальным деткам ты понравишься, — утешила его Мирна.

Гамаш улыбнулся и протянул ей для вытирания тарелку.

— Что тебя беспокоит, Арман? — поинтересовался Оливье.

Что его беспокоит? Гамаш задавал себе этот вопрос. Хотя, ответ был очевиден. Он боялся, что в попытке очистить Академию сделает только хуже.

— Боюсь проиграть, — ответил он.

На кухне повисла тишина, нарушаемая лишь звоном тарелок в раковине да раздающимся из гостиной голосом Клары, приглашающей Рейн-Мари к себе в студию.

— Я боюсь, что неверно оценю содержимое одеяльной коробки, — сказал Оливье, укладывая порцию сливок на мусс. — Но больше всего я боюсь, что сделаю что-нибудь по неведению. Невольно смошенничаю.

— А я боюсь, что данный мной несколько лет назад совет клиенту, когда я еще практиковала, был плох, — в свою очередь сказала Мирна. — Я посреди ночи просыпаюсь в страхе, что отправила кого-то неверной дорогой, сбила с верного пути. Днём я в порядке. Большинство моих страхов приходят в темноте.

— Или при свете свечей, — проговорил Арман.

Мирна с Оливье посмотрели на него, пытаясь понять, о чём он.

— Ты, правда, думаешь, что не справишься? — спросил Оливье, насыпав кофе в кофейник.

— Я думаю, что принял несколько крайне рискованных решений, — объяснил Арман. — Которые могут привести к нежелательной развязке.

— Когда мне страшно, я всегда спрашиваю себя — каков наихудший финал развития событий? — сказала Мирна.

Осмелится ли он задать себе подобный вопрос, подумал Арман.

Ему придется уйти в отставку, и кто-то другой возьмет на себя Академию. Но это будет самый лучший выход, если он потерпит неудачу.