Луиза Пенни - Большая расплата

Все четверо поднялись. Она представилась тем из них, с кем не была знакома.

— Я шеф-инспектор Лакост. Я веду расследование смерти Сержа ЛеДюка.

Амелия будто смотрела пьесу. Дежавю.

Вот глава убойного, миниатюрная, сдержанная, в брюках, свитере и шелковом шарфе, с тремя исполненными к ней уважения мужчинами за спиной.

— Это заместитель комиссара Желина из КККП, — произнесла Лакост, и Желина кивнул кадетам. — Коммандера Гамаша и инспектора Бовуара вы знаете.

Четыре старших офицера. Четверо кадетов. Словно снимок «до и после».

Оливье придвинул ещё один стол, и они уселись — офицеры на одном краю, кадеты на другом. Изучая друг друга.

— Что вы узнали насчет карты? — спросил коммандер Гамаш.

— Ничего, — ответил Жак.

— Не правда, — заметил Натэниел. — Мы многое узнали.

— Только от всего найденного никакой пользы.

На этот раз никто не спорил с ним.

Они поведали о том, что узнали о картографе Энтони Тюркотте. Рассказывая, они всё время смотрели на копию карты, которую тот изготовил, и которая около ста лет пряталась в одной из ближайших стен.

Там всё ещё виднелось красное пятно от клубничного джема. И остатки сахарной пудры. Было похоже на каплю крови на снегу.

— Отлично поработали, искренне похвалила их Лакост. — Вы выяснили, кто её автор и подтвердили, что карта является ранней картой по ориентированию.

— Может быть, для тренировки его сына, когда он узнал о приближении войны, — предположил Бовуар, и представил, каково было такому отцу. Как он должен себя ощущать, видя на горизонте приближение войны?

Что бы сделал я, размышлял Жан-Ги.

Он знал, как бы поступил. Он либо спрятал бы сына, либо постарался бы подготовить его.

Жан-Ги посмотрел на карту и понял что это вовсе не карта. По крайней мере, не карта местности. Это карта любви родителя к своему ребенку.

— Но есть сложность, — сказала Хуэйфэнь.

— Это уж как водится, — согласился коммандер Гамаш.

— Нет ни одной записи о нём, как о владельце этого места. Или какого-то ещё.

— Может, он был арендатором, — предположил Бовуар.

— Может быть, — сказал Жак. — Но мы нигде не нашли упоминаний об Энтони Тюркотте. Ни единой записи.

— Есть упоминание в Энциклопедии Канады, — сказала Амелия, в её голосе Гамаш впервые со дня знакомства расслышал нетерпение. Она протянула ксерокопию Лакост.

— Merci , — поблагодарила та, и просмотрела перед тем, как передать остальным. — Тут говорится, что, в конце концов, Тюркотт перебрался в деревню с названием Стропила-для-Кровли и был там похоронен.

— Стропила-для-Кровли? — в унисон проговорили остальные офицеры.

— Что они сказали? — спросила Рут.

— Боюсь, я не разобрал, — ответил Габри. — Звучало как стропила для кровли.

— О, да, я их знаю, — сказла Рут. — Это в нескольких километрах дальше по дороге.

— Конечно, — сказал Габри. — Сразу рядом с Асфальтовой Черепицей.

— Не обращай внимания, — заявил Оливье. — Ему просто нравится произносить «асфальтовый».

— Никогда о таком не слышала, — Клара повернулась к Мирне и Рейн-Мари, обе отрицательно покачали головами.

— Да потому что только старые англо до сих пор называют их Стропилами-для-Кровли, — объяснила Рут. — Комиссия по топонимике сменила название давным-давно на Notre-Dame-de-Doleur .

— Богоматерь-в-Страдании? — переспросила Мирна. — Шутишь? Кому надо так называть деревню?

— Страдание, — проговорила Рейн-Мари. — Или может быть Печаль.

Богоматерь-в-Печали.

Не намного лучше.

— Господи, — вздохнул Габри. — Только представьте туристические буклеты?

— Стропила-для-Кровли? — переспросил Бовуар. — Кому пришло в голову так назвать деревню?

— Очевидно, Энтони Тюркотту, — ответила Хуэйфэнь. — Единственная и величайшая его ошибка при присвоении имен этой местности.

Она объяснила.

— Вы уже побывали там? — спросил Гамаш.

Наступило молчание, никто из кадетов не хотел говорить первым.

— Парень из департамента по топонимике сказал, что деревня давно вымерла, — наконец заговорила Хуэйфэнь.

— Может всё же стоило поехать туда, — сказала Лакост. — Хотя бы просто взглянуть своими глазами.

-Взглянуть на что? — спросил Жак, и удостоился одного из её уничижительных взглядов.

— Мы же не знаем, правильно? Разве не это есть повод для расследования? Выяснить.

Амелия согласно кивнула, словно услышала древнее мудрое изречение.

— Если Тюркотт изготовил её для сына, — Гамаш дотронулся до края карты, — значит, фамилия солдата тоже должна быть Тюркотт.

— И в этом следующая трудность, — созналась Хуэйфэнь. — В списке имен мемориала нет фамилии Тюркотт.

— Может, он выжил, — сказал Натэниел. После стольких часов рассматривания солдата на витраже, Натэниел обрёл к нему особую симпатию. Мальчик, конечно же, мёртв. Но, возможно, умер он в преклонных летах и в собственной постели.

— Вы думаете так же? — спросила Амелия, обращаясь к шефу-инспектору Лакост.

— А ты? — спросила её Лакост.

Амелия медленно покачала головой.

— Кто бы он ни был, домой он не вернулся.

— Почему ты так думаешь?

— Его лицо, — объяснила Амелия. — Тот, у кого такое выражение лица, выжить не смог бы.

— А что, если его никогда не существовало? Он может быть собирательным образом всех молодых мужчин, убитых на войне, — высказал мнение Бовуар.

— Витражная версия Неизвестного солдата? — сказал Гамаш и задумался. — Сделано как память обо всех пострадавших. Возможно. Но он кажется таким настоящим. Таким живым. Мне кажется, что он когда-то существовал. Пусть и недолго.

— А сейчас они о чём? — снова спросила Рут.

— О солдатике на витраже, — ответила Рейн-Мари. — Они полагают, что его фамилия могла быть Тюркотт.

Рут отрицательно потрясла головой.

— Сэн-Сир, Суси, Тёрнер. Нет на стене никакого Тюркотта.

— Она где-то здесь, — сказал Гамаш. — Одна из фамилий должна принадлежать мальчику.

И снова Хуэйфэнь открыла на айфоне фотографию списка имен мемориала.

Все склонились к экрану и стали читать. Словно неизвестный солдатик должен был подсказать им собственное имя.

— Это где-то тут, — сказала Рут. — Может, не Тюркотт, но один из них. Этьен Эдер, Тедди Адамс, Марк Болье…

Они были нашими детьми, вспомнил Жан-Ги.

— Берт Маршалл, Денис Перрон, Гидди Пуарер…

— Нам нужно переговорить с каждым из вас, — сообщил Желина. — Наедине. Начнем, пожалуй, с вас.

Он обращался к Амелии.

— Джо Валуа, Норм Валуа, Пьер Валуа.

Они слушали Рут. Одно дело читать имена, вырезанные на дереве, другое дело — слышать, как их произносят. Голос старой поэтессы звучал как набат. Они искали одного единственного мальчика, искали в списке мёртвых.