Луиза Пенни - Большая расплата

— Тут есть отдельная комната, — сказал Гамаш, вместе с остальными поднимаясь на ноги.

— Merci , — поблагодарил Желина. — Но, полагаю, ваше присутствие необязательно, коммандер.

— Простите? — переспросил Гамаш.

— Мы можем вести это дело сами.

— Уверен, что можете, но я бы желал присутствовать, когда вы станете опрашивать кадетов.

Студенты, Лакост и Бовуар переводили взгляды с Гамаша на Желину, пока те пялились друг на друга. Каждый с любезным выражением на застывшем лице.

— Я настаиваю, — сказал Гамаш.

— На каком основании?

— In loco parentis , в качестве представителя родителей, — заявил Гамаш.

— Что он сказал? — спросила Рут.

Вокруг них не смолкал гул голосов, иногда прерывающийся взрывами смеха.

— Кажется, он сказал, что сошел с ума, — ответила Клара. — Loco .

— В скобках [15] Созвучно с In parentheses . , — добавил Габри.

— Почему в скобках? — спросила Рут.

— In loco parentis , — объяснила Рейн-Мари. — Заменяя отсутствующих родителей.

— Вы будете представлять её родителей? — уточнил Желина, то ли удивлённый, то ли не поверивший. — Вместо её отца?

— Вместо всех их родителей, — уточнил Гамаш. — Студенты находятся под моей опекой.

— Я не ребёнок, — бросила ему Амелия.

— Я не имел в виду покровительство…

— Именно это вы и имели в виду, — отрезала Амелия. — Это то, что in loco parentis означает.

— Мы могли бы связаться с её отцом, если желаете, коммандер, — сказал Желина. — Если это осчастливит вас. Кроме того, мы можем доставить его сюда в течение часа.

— Нет, — сказала Амелия.

Гамаш молчал, и на мгновение показалось, что он испугался. Словно его ударили.

На другом краю зала это заметила Рейн-Мари, и задалась вопросом — заметил ли кто-то ещё.

— Не сердитесь на месье Гамаша, — попросил Амелию Желина. — Он не может с этим ничего поделать. Полагаю, у него сверхсильная потребность защищать, связанная с его личным опытом. Он не хочет, чтобы кто-то страдал так же, как он.

— О чём вы? — спросила Хуэйфэнь.

— Довольно, заместитель комиссара, — предостерёг Гамаш.

— Его родители погибли по вине пьяного водителя, когда он был ещё ребёнком. Водитель был едва ли не моложе вас теперешних, — сообщил он студентам. — Вот сколько вам было тогда лет? — спросил он Гамаша, который смотрел на него, стараясь вернуть спокойствие. — Восемь, девять?

— Зачем вы подняли эту тему? — удивленно спросил Желину Бовуар. — Это не имеет отношения к делу.

— Разве? — спросил Желина, и уставился на Гамаша в гнетущей тишине, пока не начал снова. — По крайней мере, кадеты должны понимать, что у каждого из нас есть свой тяжкий крест, разве вы не согласны, коммандер? Иногда настолько тяжкий, что мы несём это всю нашу жизнь. Он может отравить наше существование или сделать нас сильнее. Сделать жизнь горче или научить нас состраданию. Это бремя может побудить нас совершить поступки, на которые мы никогда не решились бы. Замечательные достижения, как, например, стать шефом-инспектором или коммандером. Или ужасающие поступки. Ужасные тёмные дела. Может быть, Мишель Бребёф не единственный пример в этом смысле? Может, им стоит взглянуть и на вас, как на такой пример, месье Гамаш?

Теперь все в бистро затихли и наблюдали.

— «Неловкость кадетов», — прозвучал голос Рут.

Она была права. Хотя не только кадеты испытывали неловкость. Все в бистро не могли спокойно усидеть на месте, пока Гамаш стоял неподвижно.

— Видите, — Поль Желина обратился к кадетам, — Не только у вас было несчастное детство. Кого-то избивали, над кем-то издевались, кого-то игнорировали. А кто-то ждал дома папу с мамой, не зная, что они больше не вернутся.

Он изучал Гамаша, как подопытный образец.

— Представьте, каково это ребёнку. Но он смог это преодолеть. — Желина снова обратился к студентам. — И вы тоже сможете.

Рейн-Мари подошла к мужу и взяла его за руку.

— Достаточно, месье, — сказала она Желине.

— Мадам, — офицер КККП совершил небольшой поклон в её сторону. — Не желал никого обидеть. Но очень важно, чтобы эти студенты поняли, что их ноша будет между всеми разделена и не может служить оправданием их жестокости.

— Он прав, — с холодной горечью в голосе сказал Арман. — Перед всеми нами стоит выбор.

Он обращался прямо к Желине, который передернул плечами, словно между лопаток ему воткнули что-то мелкое, но острое.

— Bon , — подытожил Желина. — Мы проводим полицейское расследование. Шеф-инспектор Лакост была так любезна, что включила вас в…

— И всё ещё не вижу причин исключать коммандера Гамаша из расследования, — перебила его Лакост.

— Что же, их вижу я. Как независимый наблюдатель, я считаю, что настала пора ему отступить. Не будь он коммандером, никогда бы не был включен в расследование. Мы должны относиться к месье Гамашу, как к любому другому подозреваемому.

— Подозреваемому? — переспросила Рейн-Мари, и по бистро прокатился рокот удивления.

— Ну конечно же, — ответил Желина. — Ваш муж не превыше закона и не может быть вне подозрений.

— Всё нормально, — сказал Арман, пожав жене руку. — Снова повторю, заместитель комиссара Желина прав.

Он на шаг отступил от Желины. В сторону от кадетов. От Бовуара и Лакост.

У входа в отдельную комнату, Бовуар обернулся и увидел, что Гамаш провожает их взглядом. Нет, не их всех, понял Бовуар.

Гамаш смотрел на Амелию Шоке.

Бовуар взглянул на Рейн-Мари, которая не отрывала взгляда от мужа.

Озадаченного взгляда.

Бовуар проследил, как Амелия мимо него прошла в комнату. И спросил себя, что за отношения связывают девушку и коммандера Гамаш, раз тот смотрит на неё такими глазами.

На этот счёт у него имелась мысль. Нежеланная и недостойная.

Бовуар закрыл дверь, отгораживаясь и от человека, и от мысли.

Но ворота уже были открыты, и враг просочился внутрь.

In loco parentis . Было ли это настоящей причиной?

— Как близко вы знали профессора ЛеДюка? — спросила Изабель Лакост.

Она усадила Амелию справа от себя, а двух мужчин на другой край стола, справа от студентки так, чтобы Амелия была повернута к ней и только к ней.

Эту технику Лакост приобрела, работая в убойном. В то время как мужчины-следователи предпочитали устрашать, разрешая двум или более агентам нависать над подозреваемым, обстреливая того вопросами, чтобы выбить из равновесия, Лакост шла другим путем.

Она создавала атмосферу экстремальной интимности. Даже стремилась к подобию заговорщицкой атмосферы. Изабель Лакост не удивляло, насколько хорошо работает этот приём на опрашиваемых женщинах. Что стало сюрпризом, так это насколько хорошо тот же приём работает на мужчинах.