Жан-Кристоф Гранже - Присягнувшие Тьме [Литрес]

Настал момент изложить мою теорию:

– Мне кажется, я нашел объяснение этим «встречам».

– А ну-ка, поделитесь, – улыбнулся он. – Я уверен, что вы специально для этого сюда пришли.

– Возможно, умирающий наделяет злого духа обликом какого-нибудь чудища из своего далекого прошлого. Человека, которого он ненавидит и боится.

– Продолжайте.

– Демон – это, скорее всего, трансформированное воспоминание о каком-нибудь нехорошем «дядьке», который чем-то обидел или напугал ребенка в детстве. Когда отключается сознание, из подсознания может вылезать это сугубо личное пугало – полувоспоминание, полугаллюцинация.

Зукка кивнул, но несколько иронически:

– Папаша-изверг, да?

– Вроде того. Но известные мне случаи пока этого не подтверждают: ни отцы, ни ближайшие родственники свидетелей не похожи на их «дьявола».

– У вас есть еще сигарета?

Пламя моей зажигалки взвилось в ночи. Зукка затянулся, выдохнул, помолчал, а потом признался:

– Я думаю, что истина проще. Проще и ужаснее.

Он показал сигаретой на корпус 21 – обойдя территорию, мы уже вернулись к нему.

– В какой-то степени я согласен с вами. Вид дьявола, являющегося умирающим, несомненно связан с их прошлым. Очевидно, что есть какой-то глубоко личный секрет, который выходит наружу. Это индивидуальный образ зла. Извлечение персонажа из потаенных уголков прошлого. Но извлекается он не так, как вы думаете.

– Что вы имеете в виду?

– По-вашему, это лишь продукт подсознания, замкнутого в себе самом. А по-моему, здесь не обошлось без внешнего вмешательства.

Я вздрогнул. Холод, ночь – и мой страх.

– Вы верите в… сверхъестественную силу?

– Да.

– Весьма неожиданно для психиатра.

– Психиатр – это не инженер, сводящий деятельность мозга к биохимическим реакциям или к совокупности мыслительных операций. Наш мозг – улавливающее устройство. Что-то вроде радиоантенны. Он принимает сигналы.

Я пришел сюда за поддержкой. Решительно, я выбрал неправильный путь. Зукка продолжал, сменив тон:

– Моя идея состоит в том, что перегрев нейронов реактивирует первичное восприятие. Если хотите, открывает врата в параллельную реальность. Чтобы не затягивать объяснение, я бы сказал: в потусторонний мир.

Я чуть-чуть расслабился. Я тоже, разумеется, верил в эти врата. Это одно из ключевых понятий христианской веры. Прозрение святого Павла на пути в Дамаск, видения святого Франциска Ассизского и святой Терезы Авильской – не что иное как выбросы высшей энергии через этот проем.

Зукка продолжал:

– Люк был близок к концу, не так ли? Почему не представить, что его мозг стал сверхвосприимчивым и он различил что-то на другом берегу?

До меня начал понемногу доходить страшный смысл его слов. Я сказал:

– Если я правильно понял, каждого из нас за пределами этой жизни караулит собственный демон? Вернее, наши земные враги, которые поджидают нас за порогом смерти, чтобы терзать… вечно.

– Да, именно на эту мысль наводит сегодняшний сеанс.

– Вы знаете, о чем вы сейчас говорите?

Он холодно окинул меня взглядом:

– Конечно.

– Вы сейчас говорите об аде.

– С самого начала все только об этом и говорят.

Корабль дураков.

Я плыл на борту корабля безумцев и не видел способа с него сойти. Сначала сдвинувшаяся на буддизме судебная следовательница, теперь пророк-психиатр, а между ними одержимый сыщик. Я чувствовал себя одиноким среди этих помешанных, отчаянно цепляющимся за здравый смысл, как моряк в штормовом море – за леер.

Однако меня все больше подмывало поверить в высшую силу. Зукка говорил правду. В общем-то, это был самый простой выход. Старик со светящимися волосами. Ангел с острыми зубами. Подросток с окровавленным лицом. Дьявол и его воинство – самое правдоподобное объяснение.

Но я еще сопротивлялся. Я хотел подобрать рациональный ключ к этому хаосу. Вцепившись в руль, я мчался прямо к центру Парижа с включенной сиреной. Не доезжая до Нотр-Дам, я свернул с левого берега на мост Сен-Мишель по направлению к набережной Орфевр, и вдруг мне пришла в голову новая идея. Этим утром отец Кац, специалист по экзорцизму, дал мне свою визитку. Его кабинет в Парижском епархиальном центре борьбы с сатанизмом находился в пятидесяти метрах, на улице Жиле-Кёр.

Снова поворот.

Вернувшись на левый берег, я покатил по указанному адресу.

Вспомнил черного человечка, повсюду кропившего святой водой.

Пожалуй, стоит сегодня исчерпать весь список одержимых.

– Дьявол – это противник, – повторил отец Кац, воздев указующий перст к потолку. – Противодействие. «Сатана» происходит от древнееврейского корня «stn», что значит «противодействующий», «препятствующий». Ему соответствует греческое «diabolos», от глагола «diaballein» – «мешать»… Я вежливо кивал головой, разглядывая пристанище борца с сатанизмом. Узкая, длинная комната, в глубине полукруглое окно – ну прямо каюта пиратского галеона. Однако здесь окопался солдат Господа. Чего тут только не было: древние эзотерические книги, пожелтевшие свитки, распятия на стене, а над письменным столом маленькая картина: снятие с креста.

Кац продолжал свою лекцию:

– Об этом мало говорят, но в Ветхом Завете дьявол как таковой не присутствует. Его там нет, потому что Бог, Яхве, отнюдь не воплощение добра! Он сознательно творит зло. Ему незачем перекладывать на кого-то вину за свои жестокие дела. Сатана появляется в Новом Завете. Там он вездесущ. Не меньше ста восьмидесяти восьми упоминаний! В Новом Завете Бог совершенен, и нужно найти виновного в зле, которое царит на земле. Есть и другая причина. Сейчас сказали бы: проблема выбора оппонента. Сын Божий сошел на землю не для того, чтобы вступить в противоборство с мелкой нечистью. Ему нужен противник Его калибра. Высшее существо, могущественное, порочное, пытающееся навязать свои законы. Такое, как Князь Тьмы. Иисус вел поединок с дьяволом, не забывайте об этом! На страницах Евангелий он постоянно изгоняет злого духа из тел одержимых, которые встречаются на его пути…

Ничего нового я для себя не открывал, но приходилось терпеливо слушать это вступление, утешаясь надеждой, что мои вопросы не останутся без ответов. Во всяком случае, устроившись в потертом кожаном кресле, я пересматривал свое мнение о маленьком священнике. Этим утром он показался мне мрачным, опасным фанатиком. Вечером же он сиял улыбками и добродушием, с увлечением рассуждая о Сатане, как Дон Камилло об Иисусе.

Самым примечательным в этом старичке был его огромный нос, вокруг которого теснились все прочие черты, как деревня вокруг колокольни. Он представлял собой дугообразный выступ, начинавшийся между бровей и нависавший крючком над сухими губами.