Анатолий Степанов - День гнева. Повести

— Смысл — это не моего ума дело. Про смысл у Севки спрашивайте.

— Майор, я вас последний раз спрашиваю по-хорошему, — жалобно сказал Казарян.

— Смысл элементарен. Через пару дней после исчезновения Зверева — по Министерству слух, подкрепленный ненавязчивой информацией о том, что он по каналам одной из иностранных разведок ушел за кордон. А через неделю — косвенные доказательства его присутствия на Западе в иностранной прессе, — доложив, Красов попросил: — Можно я сяду?

Сырцов выдернул из-под круглого стола тяжелый стул и поставил его у стены. На валких ножках Красов подошел к стулу и сел.

— Кому вы должны доложить об успешно завершенной операции? И в который час? — продолжал задавать вопросы Казарян.

— В два ноль пять я должен позвонить по телефону. Сначала три гудка, потом два и, наконец, пять. Трубку брать не будут.

— Телефон?

— Сто сорок три сорок девять восемнадцать.

— Квартира, одна из многочисленных явочных квартир, — сказал Зверев.

— Ваши действия после этого звонка? — не унимался Казарян.

— Приказано отдыхать.

— И отдыхал бы! — догадался Зверев. — С чувством исполненного долга. Пристрелил бы меня, закопал и отдыхал.

— Бирюк вам не нужен? — поинтересовался Махов. — Если не нужен, то я его подальше запрячу, в том числе и за другие дела.

— Забирай его, Леонид, — разрешил Казарян.

— Пошли, начальничек! — как истинный уголовник, Бирюк был рад любой перемене. Махов разрешительно махнул рукой, и Бирюк направился в прихожую. Прощально кивнув всем, Махов направился за ним. С щелчком хлопнула дверь. Поднялся и Казарян.

— Контрольный звонок майор сделает отсюда, и уж потом, Николай Григорьевич, забери его к себе. И поговори с ним о подробностях.

— Это уж как пить дать! Наговоримся всласть, — пообещал Коляша.

— Ну, мы с Жорой двинули. Пора…

— А что же я? — вопросом перебил Зверев.

— С минуты на минуту Санятка Смирнов вам все разъяснит.

В четыре часа утра на фоне нетемного ночного московского окна мелькнул осторожный бесшумный силуэт. Прямо-таки театр теней.

— Чего тебе, Алька? — ясным голосом спросил Смирнов.

— Не спишь? Волнуешься? — задал сразу два вопроса Спиридонов.

— Раз спрашиваю, значит, не сплю, — с натугой откликнулся Смирнов (не вставая с дивана, тянулся к выключателю настольной лампы на столе). Зажегся свет, и, прикрыв глаза от яркости, он ответил на второй вопрос: — Некогда мне волноваться. Я думаю.

— Ишь ты! — восхитился Алик и, пошарив за книгами, извлек бутылку коньяка и две рюмки. — А я волнуюсь, даже боюсь, наверное. Выпьешь?

— Нет, — твердо решил Смирнов.

— Дело хозяйское. — Не настаивал Спиридонов и, быстро, налив рюмку, тут же закинул ее в себя. Понюхал ладонь, вздрогнул. — О чем же, думаешь, Саня?

— Даже не думаю, скорее картинки всякие представляю. Из прошлого. Из настоящего. Из возможного. И просто картинки вспоминаю.

— Рафаэля? Писсарро? Брака? — попытался догадаться насмешливый Алик.

— Я художника не знаю, — как бы простодушно признался Смирнов. — Одна картиночка вроде как карикатура из жизни морских глубин. У правой рамки картинки, почти уходя из нее, плывет беспечная маленькая рыбка, не ощущая, что она уже в раскрытой пасти следующей за ней рыбки побольше, которая, в свою очередь, не чувствует, что она меж зубов более крупной рыбы. И далее в том же порядке и положении четвертая, пятая, шестая. Самая последняя рыбина, обрезанная рамкой по жабры, должна по идее сожрать всех. Казалось бы, законченная картиночка. Но меня мучит праздный вопрос: а что там дальше за рамкой?

— Притча? — полюбопытствовал Алик, наливая себе вторую.

— Да иди ты! — Смирнов скинул с себя одеяло и сел, с приятностью ощущая голыми ступнями жесткую податливость коврового ворса. Зевнул, темпераментно двумя руками почесал непышную свою шевелюру и решил: — Все равно спать не смогу. Надо вставать. Полшестого Витька заявится.

— Зачем? — спросил Алик и выпил вторую.

— Ты что, забыл? Он же в девяностом на съемках все лето провел в этом заказнике-заповеднике. Охотничьи карты про такие места намеренно врут. А Витька мне уточненную схему сделал, полшестого привезет, и вообще он там на месте не помешает.

— Не много ли нас на эту царскую охоту собирается? — выразил неудовольствие Алик отчасти еще и потому, что никак не мог решиться налить себе третью. Видя это, Смирнов облегчил его мучения:

— Насколько я знаю, автобусы с творческой интеллигенцией отбывают в двенадцать. Можешь, можешь третью принять, а потом поспать минуток триста, и ты в порядке. Тем более — запомни это хорошенько — твоя задача там — представительствовать и только.

— А Роман что будет делать? — ревниво поинтересовался Алик.

— Не твое собачье дело, — грубо ответил Смирнов, спохватился, поправился: — Он в группе наблюдения со стороны.

— Все мы в группе наблюдения со стороны, — обиженно констатировал Спиридонов.

— Нашу Алуську пригласить не забыл?

— Пригласили, пригласили. А зачем она тебе?

— Нравится потому что, — признался Смирнов, кряхтя, поднялся и пошел в ванную чистить вставные зубы.

Англичанин Женя откровенно любовался складностью и естественностью солдатской выправки камуфлированного плейбоя. Заботливо спросил:

— Выспался?

— Так точно, — по-солдатски бойко, без обозначения чина начальника доложил вытянувшийся в струнку плейбой, но не выдержал, расплылся в обаятельной улыбке и развязно рухнул в кресло.

— Судя по всему — ажур? — догадался Англичанин.

— Полный, — подтвердил плейбой.

— В незапамятные времена попал я случайно в компанию, где покойный Анатолий Дмитриевич Папанов солдатские байки рассказывал. Если я их расскажу — ничего смешного, одна глупость. А слушая его, все чуть от смеха не окачурились.

— Это ты про то, что я недостаточно талантлив?

— Нет. Я про полный ажур. Одна из баек кончалась стишком: «в ажуре-то в ажуре, только член на абажуре».

— Чей? — спросил плейбой.

— Что — чей? — не понял Англичанин.

— Чей член на абажуре? Твой? Мой?

— Наш общий, Димон.

— Общих членов не бывает. Даже в нашей стране сплошной общественной собственности. Так чей же член окажется на абажуре?

— Надо, чтобы ни твой, ни мой там не оказались. Вот и все.

— Красовский контроль был? — заговорил о другом Дима.

— Был. По всей форме. Ты его берешь с собой?

— Нет. Он и двое страховавших сегодня отдыхают.

— Значит, у тебя девять полноценных стволов.

— Пять, Женя. Четверо закрывают возможные отходы, если возникнут непредвиденные обстоятельства.

— Да и ты — шестой. Наверное, ты прав. Как говаривал Владимир Ильич: «Лучше меньше, да лучше».