Леонид Словин - Подставное лицо. Дополнительный прибывает на второй путь. Транспортный вариант. Четыре билета на ночной скорый. Свидетельство Лабрюйера

— А прежние? — спросил Денисов. — Куда их?

— Расселили. Большую часть в Тропарево, Строгино. В другие районы.

— Уезжали, наверное, без особого энтузиазма?

— По-разному, — она накинула шарф, несколько приглушив рыжие тона. — Молодым понравилось: все получили отдельные квартиры.

— С пенсионерами труднее?

— Конечно! Здесь электричка, метро рядом. Троллейбус, магазины. Пенсионеров переселили в обжитые районы: Орехово-Борисово, Свиблово.

— Красный Строитель...

— В Красном Строителе жилплощади не выделяли.

— Точно?

— Хорошо помню.

На этом проверку версии о жильцах, которые могли уехать на «Запорожце» Белогорловой к месту их нового проживания, можно было считать законченной.

Из автомата на углу Денисов позвонил в отделение, обслуживавшее пансионат.

— В библиотеку лезли за книгами, — инспектор розыска недавно вернулся с места происшествия. — Думаю, это подростки.

— Много взяли?

— Три разрозненных тома.

— Всего?!

— Всего! — инспектор вздохнул. — Поветрие на книги... Добротные переплеты, золоченое тиснение — и пожалуйста!

— А из стола? Ничего не пропало?

— Я смотрел. Ящики забиты до полной вместимости. Если и взяли, то что-нибудь небольшое: цепочку, часы...

— Деньги?

— Или деньги. Если появятся новые обстоятельства, мы вернемся к этому вопросу...

— Антон!..

На железнодорожном полотне впереди маячила знакомая фигура в раздавшемся полушубке. Еще несколько человек стояло и двигалось поодаль.

Рядом с Сабодашем Денисов увидел двух женщин, работавших приемосдатчиками на станции Коломенское. Их пригласили в качестве понятых.

— Привет, — отозвался Антон. Он готовил протокол повторного осмотра места происшествия — в дополнение ко вчерашнему, составленному в условиях ограниченной видимости.

Новый дежурный, которого Денисов видел утром, тоже был здесь — он закончил фотографировать и теперь, не теряя ни минуты, упаковывал в тубусы объективы. Дежурный славился расторопностью.

— А эксперт? — спросил Денисов.

— Сами справимся, — новый дежурный закрыл оперативный чемодан, оставив только мягкий метр и бумагу.

Краем неба показалось неяркое солнце. Розоватые круги расплывались над горизонтом.

Полотно станции было чистым. Впереди, в направлении Коломенского рыбокомбината, на фоне лесопосадки и многоэтажных домов виднелись изотермические вагоны рефрижераторного поезда.

Денисов сошел на обочину. Тропинка, которой накануне спускалась от домов Белогорлова, до самой платформы была свободна.

Он перешел путь.

«ЧТО ВАМ ДОРОЖЕ? ЖИЗНЬ ИЛИ СЭКОНОМЛЕННЫЕ СЕКУНДЫ?» — чернела знакомая надпись на транспаранте.

Профилактические службы дорог в течение многих лет пытались каждая по-своему разрешить проблему агитации за безопасность движения. Однажды в командировке Денисов видел изображенную на плакате фигуру темно-сиреневого человечка под словами: «Зачем я спешил?» Из сиреневого небытия на транспаранте, как в бутылке нарзана, бежали вверх вокруг человечка белые пузырьки воздуха — приметы той самой жизни, что заставляет порой гнать наперерез поезду, пороть горячку, экономить секунды.

В горловине станции тем временем возникло движение. Рефрижераторный поезд, сверкая серебристой чешуей, отделился от леса и прилегающих к железнодорожному полотну домов, неслышно двинулся к месту происшествия.

Антон вышел навстречу, остановился, следя за нумерацией вагонов.

Простукивая на стрелке, ледник за ледником катили мимо.

— Тормози! — Антон махнул огромной, как лопата, рукавицей.

Денисов сверился с записями. Секция 970-1429, отмеченная им накануне, остановилась недалеко от присыпанного песком места.

— Сдай назад, — просигналил Антон.

Скользнули привычные трафареты: «Построен... вес без экипировки 53,50 тонны».

Секция наконец заняла то же место, что и накануне.

Состав замер.

Сотрудники милиции подошли ближе.

Четыре вагона с камерами для охлаждения скоропортящихся грузов, по два с каждой стороны, и моторный — последней конструкции — посредине: пять окон, дверца, опущенные почти к самым рельсам баки для дизтоплива.

— Станция Березай... — В окне появилось помятое лицо в форменной железнодорожной фуражке. Одна щека механика была намылена, по второй он водил бритвой. Увидев работников милиции, механик сразу исчез.

— Не будем терять времени, — новый дежурный вынул фотоаппарат из чехла, пролез под вагон, Сабодаш и Денисов протиснулись следом.

На внутренней поверхности колеса виднелось бурое пятно, снизу на раме — ворсинки красного цвета. Дежурный осторожно снял их пинцетом, спрятал в конверт.

— С поездом шутки плохи, — он вздохнул.

Денисов вылез на бровку. Стенки вагона-ледника нависали над водостоком.

Работник рефрижератора успел добрить вторую щеку, теперь молча следил из окна.

— Что за груз? — спросил у него Денисов.

— Рыбы денных пород. Рыбопродукты.

— Осетр?

— И икра тоже. Паюсная и зернистая. Сто с лишним ящиков.

— Пломбы целы?

Денисов пошел вдоль вагона, осматривая теперь уже не колеса, а сам вагон, проставленные составителями поездов отметки мелом — номера путей, названия парков сортировок. Обращенная к домам стенка вагона сверкала ровным слоем серебристой краски.

Внезапно Денисов поднял голову.

Рядом с дверью, почти на уровне пола, виднелось крохотное отверстие — словно от выпавшей из стенки вагона заклепки. Края отверстия блеснули свежим металлическим блеском.

Новый дежурный и Антон тоже подошли. Денисов показал отверстие понятым:

— Надо осмотреть вагон изнутри...

Механик, свежевыбритый, пахнущий одеколоном, открыл дверь:

— Милости прошу к нашему шалашу!

Оперативная группа и понятые поднялись в вагон.

Внутри было тепло и уютно. В купе для отдыха бригады на столике были расставлены щахматы, на полке валялась растрепанная книга.

— В шахматы никто не играет? — спросил механик. — А то я здесь совсем в одиночестве...

Денисов его не слушал, шагнул к противоположной стенке, примерился. Через несколько минут он уже держал в руках поднятый с пола маленький деформированный кусочек стали, панированный томпаком:

— Пуля!..

— Отец — строитель, мать — в больнице, кастелянша. Типичные труженики. Для них моя судьба — большой удар... Последние годы жизни отец увлекся чеканкой. Вы бы видели, какие шедевры создал. Вот о ком я хотел написать. Между прочим, ни одной не вынес на рынок. То подарит соседям, товарищам. Несколько штук отдал в школу, где я учился.

— Вы часто виделись?

— Нет. Последние годы они редко бывали у меня. Чаще мы с женой приезжали. На мотор — ик ним. Особенно, пока отец был жив. Он неловко чувствовал себя в нашей квартире. Мы жили на широкую ногу, а у него была идефикс: «Бедный, но честный!» Кроме того, он никак не мог привыкнуть к невестке.