Леонид Словин - Подставное лицо. Дополнительный прибывает на второй путь. Транспортный вариант. Четыре билета на ночной скорый. Свидетельство Лабрюйера

Документ заканчивался длинным списком мероприятий, предлагавшим соответствующим органам внутренних дел «проверить...», «уточнить...», «дать ответ».

Задержание двух особо опасных рецидивистов принесло отделу не только мгновенную и короткую славу, но и трудновыполнимую задачу —установление преступлений, которые были совершены после побега. Работа эта была взята под жесткий контроль управлением и поручена под личную ответственность начальника отдела, чем, собственно, Бахметьев и был занят.

— Там дальше, — неожиданно сказал он Денисову.

Под спецсообщением лежала сводка-ориентировка МУРа об уголовных преступлениях, совершенных в марте. Одна из сводок была помечена карандашом.

«Попытка кражи из вагона-рефрижератора на участке Окружного отдела внутренних дел на ж/д транспорте».

Денисов прочитал отчеркнутые Бахметьевым строчки:

«...во время попытки краж рыбопродуктов из вагона-рефрижератора у одного из преступников произошел случайный выстрел из имевшегося у него огнестрельного оружия неизвестного образца, преступники скрылись...»

Денисов понял, почему Бахметьев показал ему ориентировку:

«Пуля! И в обоих случаях рыбопродукты... Может, шальная пуля от выстрела залетела в рефрижератор».

Бахметьев положил трубку, Бухара отозвалась по проводам коротким мелодичным звонком.

— Не подойдет? — Бахметьев кивнул на ориентировку.

Денисов покачал головой.

— Наш вагон на участке Окружного отдела не был.

— Жаль, — Бахметьев уже отошел от разговора с Бухарой, подхватил прерванную звонком нить. — Представляется важным, что в «Запорожце» лежало расписание электропоездов. Устанавливается связь...

— Пока только с поездом, — сказал Денисов. — И то: поезд этот ушел на час раньше.

— Тем более Белогорлова должна была спешить! — сказал Бахметьев. — Кстати, об очевидцах. Их так и не нашли?

— С завтрашнего дня я уделю этому больше времени.

— Надо, чтобы все одновременно. Как у хорошей хозяйки: чтобы и лук жарился, и мясо томилось... — Бахметьев любил сравнения из области кулинарии. Всем, кто его знал, это казалось странным: он мало ел, не ходил на обед, и только раз в течение дня секретарь заваривала ему некрепкий чай.

— Что касается «Запорожца», — Бахметьев вынул платок, на секунду прижал к глазу, — то здесь могут быть как криминальные, так и просто деликатные обстоятельства. Как мыслишь?

— Я думал об этом.

— Скажем, женатый мужчина, которому история эта могла повредить...

Развить версию Бахметьеву не пришлось. Слишком долго в кабинете на антресоли стояло затишье. Так не могло продолжаться вечно. На пульте связи раздалось сразу несколько зуммеров. Хлопнула наружная, а потом и внутренняя дверь — оба заместителя Бахметьева, похожие друг на друга тяжелой строевой статью, прошли к столу.

Бахметьев потянулся к телефонной трубке, Денисов поднялся.

— А что ГАИ? — Бахметьев внезапно прикрыл трубку ладонью. — Какая квалификация водителя, который на «Запорожце» попал в аварию? Особенность поведения в аварийной ситуации?

— Я интересовался. Дежурный по городу сравнил его с новичком, впервые севшим за руль. И одновременно с асом московского такси.

Подходя к кабинету, Денисов услышал звонок Он открыл дверь, не зажигая свет и не сбросив куртку, кинулся к столу, успел схватить трубку на последнем гудке.

— Товарищ Денисов?

Звонили из таксомоторного парка.

— Я разговаривал с Азизбаевым, как вы просили! — это был начальник колонны. — Так вот: Гладилин сказал ему, что не может отвезти на вокзал, потому что его ждут...

— Ждут? Где? Сказал? — Денисов сдернул шарф, бросил на стол. — Кто?

В кабинете было жарко.

— На Варшавском шоссе. Сестра жены...

— ...Это случилось после хулиганства в пивном баре. Потерпевший простил меня ради моих родителей. Он так и сказал. Мать буквально валялась у него в ногах. Отец за неделю поседел. В конце концов дело прекратили, а я почувствовал себя словно вновь родившимся. Увидел, как говорится, небо в алмазах. «Благодари и смирись! — твердил я себе. В какой-то повести — кажется, перевод с японского — часто повторялись эти два слова. — В сущности, ничего не надо, кроме простой еды да чистого неба над головой!» Несколько месяцев я всех избегал, особенно старых знакомых. Отец отдал мне свою путевку в пансионат на взморье. И я двадцать шесть дней жил один в почти пустом здании на берегу. Там мы познакомились.

— Он тоже отдыхал там?

— Для меня всегда останется загадкой, как он там оказался. Он сидел за столом против меня. Тихо-тихо. Если не поднимать головы нельзя было узнать, есть ли еще кто-нибудь рядом. С нами обедали мужчина и женщина, он старался прийти после всех. Если я еще сидел за столом, он здоровался, показывал на пустые тарелки: «Наши соседи покушали?» — «Да», — говорил я. Мы молча принимались за еду. Когда мне хотелось общения, я спрашивал в свою очередь: «Наши соседи пообедали?» Или наоборот: «Еще не пообедали?» Иногда мы встречались у лифта. Я жил на третьем этаже, он на втором. Престижным считался восьмой... Лифтов было два, каждый со своим характером. Я все замечал, думал, вот-вот начну писать повесть... Один из лифтов был работяга, ему доставалось за двоих. Он часто ломался. Второй хитрил, не сразу бросался на вызов, делал вид, что не заметил. Его оставляли в покое... Отдыхающие предпочитали лифт даже до второго этажа. Только обслуживающий персонал сновал по лестнице вверх-вниз...

— А он?

—Ждал. «Бегают здесь одни холуи...» Внизу был бар. Коньяк, кофе... Барменша всех знала, умела поболтать с каждым. Иногда я заходил тоже. Народу было немного, сидели по одному, по двое. Меня обходили. «Тебе скоро тридцать, — говорил я себе, — но никто почему-то не несет свою чашку кофе к твоему столику, не набивается в друзья! Вот сидит молодой человек, который за кроху интереса к себе готов открыться первому встречному...»

— Ион подсел к вам?

— Будь проклят тот день! Как всегда перед грядущими неприятностями, я, помню, еще с утра чувствовал себя удивительно хорошо, и мне казалось, все вокруг смотрят на меня с симпатией и завистью...

Под каменным навесом было гулко и ветрено.

Денисов стоял у метро, когда в движении автобусов наступил неожиданный сбой. Площадь впереди опустела. Женщина в форменном халате поверх шубки, торговавшая цикламенами, поправила свисавшие со скамьи длинные голые стебли, глубже вошла в воротник.

«8.15...» — удостоверился Денисов по висевшим в середине площади часам.

Он успел позвонить в институт Склифосовского. В отделении реанимации уже привыкли к его звонкам, узнавали по голосу:

— Транспортная милиция?

Дальнейший разговор повторялся ежедневно до мелочей: